Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

на своем верном коне по имени Гране, и огонь достиг Валгаллы, зала, где восседают боги и герои.

Мы назло буржуям мировой пожар раздуем.

Только сами «буржуи» его и раздули.

Овации, поклоны. Боги, полубоги, герой и героиня и прочие выходят кланяться. А думалось мне, грешному, ведь так вот на сцену могли выйти и представители мировых религий, например, Христос, Магомет, Будда, ангелы, пророки и сопутствующие лица. В чем позже я и признался моим попутчикам и собутыльникам. На этот раз Йорн ничего не хотел слышать, затащил нас в трактир — но не в Байройте уже, а на дороге, по которой мы поехали на его Wartburg-353, автомобиле, напоминающем наш «Москвич» и «Победу», такой, в общем гибрид (кузов приварен к раме, трехцилиндровый мотор развивает до 55 л. с.). Крушение старого мира надо было отметить, а также наш героизм, ведь 16 часов музыки и арий мы выдержали с честью. Правда, Йорн — только половину, поэтому он не пил глинтвейн, а лишь потягивал из бокала черное пиво. Так ведь и за рулем.

Но Йорн напоминает мягко так, что в тетралогии бушуют вполне языческие страсти. Хмурая Памела ему возражает тут же, что страсти, как правило, всегда таковы, уж он-то, жрец души, обязан это знать профессионально. Жрец души? Хорошо сказано. Йорн поправляет свои круглые очки и свое замечание (а-ля Чехов: он потерял шляпу и веру в человечество), что он имел в виду все-таки богов прежде всего. Я интересуюсь, кем вообще-то был сам Вагнер?

Йорн медлит с ответом, тогда Памела говорит, что, несомненно, он христианином был. Козиме, дочери Листа, пришлось перейти из протестантки в католички, чтобы вступить в брак с Вагнером. Йорн раздумчиво сообщает, что не все так просто. Известно ведь, что он увлекался Шопенгауэром, читал его «Мир как воля и представление», а этот труд плавает на ките буддизма. И на втором ките — музыки. Тут мне и глинтвейн в голову ударил, и это замечание. И я признался, что и воображал себя Ионой. Йорн взглянул на меня с новой вспышкой любопытства. Памела — тоже. Возбудился я чрезмерно ради всей нашей труппы буддийской, прошу разъяснений и делаю хороший глоток глинтвейна. Вечер выдался прохладный. Йорн отвечает, что все-таки тетралогия полна иных токов, языческих и, вероятно, отдаленно христианских. С философией Шопенгауэра Вагнер познакомился уже после того, как закончил партитуру «Золота Рейна» и «Валькирии». Но все же это увлечение сказалось: Брунхильда поет Зигфриду дифирамбы и сообщает, что, смеясь, уйдет с ним в Ничто. А сперва она уповала на любовь, только любовь. Как у Данте: любовь, что движет солнце и светила. Но как пришел Шопенгауэр, маэстро вычеркнул это и переписал по-другому: про Ничто, куда устремляются те, кто желают освободиться от тяготы снова рождаться.

А это уже горячее, не правда ли, друг Бацзе? Как только тебе отпишу, сразу настрочу письмо Сунь Укуну. Может, хотя бы это заставит его оставить свои «ай-на-не!» и обратиться к Вагнеру. Ich finde das ganz interessant, was dein Freund so macht. Да, ваш друг занимается интересными вещами, напишу я ему. Он, как Киплинг, ищет точки соприкосновения Востока с Западом. И находит.

Правда, тут снова встряла… хотел написать: Брунхильда, клянусь, — Памела. Она припомнила мне «коктейль Вагнер». Йорн засмеялся. И согласился. Действительно, у Вагнера была своя, особенная религия, смесь христианства, буддизма, язычества и даже анархизма. Говорят, что и Зигфрида он списал с Бакунина. Такую мысль высказывал Ильенков. Он оказался почитателем Вагнера. Он говорил о бешеной зифридовской энергии Бакунина. О том, что это настоящий революционер. Но только революция его была неправильной, как и революция 1848 года. По сути, та революция была мелкобуржуазной. А это обман. Ильенков находил в «Кольце» даже пролетариат — нибелунгов, чья трагедия в том, что они не только не хотят освободиться от власти злата, но еще и сами выковывают себе златые цепи.

А Зигфрид — индивидуалист, говорит дальше Йорн, как ваши декабристы, что были… очень далеки от народа, — так?

Глинтвейн ударял мне в голову, как литавры. И ловил я взгляды Брунхильды… ну в смысле… Да, mein Genosse, мне было хорошо. Но все время я помнил, что для общего нашего дела нельзя терять контроль, клянусь тебе. И, понимая, что передо мной ценный источник информации, задавал свои вопросы. И спросил я насчет нирваны в «Кольце». Но Йорн покачал головой и разочаровал меня (и Сунь Укуна), сказав, что нет, Вагнер все-таки и тот вариант вымарал, написал по-другому. Вагнера в чем только не обвиняли, заметила Памела со вздохом. В антисемитизме, в философском водевилизме, то есть что все его оперы — переложение выуженных у философов мыслей. Но он был творческой личностью, а это значит, что ничего не заимствовал, а создавал свое. Ну как же не заимствовал, возразил Йорн. Те же герои «Кольца» — они ведь выходцы из «Эдды», «Песни о нибелунгах», исландских саг. Но поют они по-вагнеровски, парировала Памела. Глаза ее расширились и блистали, как у той Брунхильды, сиганувшей, как сказал бы Сунь Укун, в костер. Глинтвейн заменяет нам пламя полубога Логе.

«Он сплавил свое кольцо?» — иронично вопросил Йорн, доставая сигариллу. «Да, именно», — отвечала Памела-Брунхильда с вызовом. «Ты это уже писала в корреспонденции за прошлый год», — напомнил Йорн и щелкнул зажигалкой. И только тут спохватился и предложил закурить и мне. В трактире том все дымили. Клубы вились, как в последнем действии «Кольца». И было жарко.

Снова я навел собеседников на совершенно неожиданный буддизм Вагнера. Йорн ответил, что вообще-то ему «Кольцо», равно и все творчество Вагнера, интересно как богатая психопалитра. В опере даны яркие психологические характеристики различных типов личности… «Например?» — тут же ухватился я. «Ну вот, например, невротический тип — Миме. Конформистский тип — все сестры валькирии, кроме Брунхильды. Шизоидный тип — это… это, пожалуй, Логе! А?» — спросил он у Памелы. Та пожала плечами: «Такой себе на уме, скрытный. А чувствуется, что умен и богат внутренне. Эпилептоидный тип — Вотан. Педантичный, агрессивный, деспот. Гипертимный тип — это, разумеется, Зигфрид. Весел, легок, склонен к риску, активен и всегда как бы под кайфом».

Йорн с удовольствием затянулся и пустил дым, хотя сам же говорил, что надо курить по-другому.

«А ты ничего не забыл?» — неожиданно спросила Памела. Он взглянул на нее, поправил очки: «Мм? Сообщить авторство типологии? Ах да, — спохватился Йорн, — во многом типология разработана твоим соотечественником, Федор, Андреем Личко. Но! — сказал он, вздернув палец: — и Андрей Личко заимствовал выводы и наблюдения нашего Карла Леонгарда, разработавшего первую