Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

нибелунги. Мог бы Вагнер изобрести чего-нибудь получше, попросил бы Заратустру подумать, они же еще были друзьями. Хотя и был Заратустра на тридцать лет младше. Лучше сказать, Заратустра был его почитателем. Но потом стал ниспровергателем — вот как этот Зигфрид.

Странник Вотан говорит, что меч скует человек без страха, — и удаляется. Миме соображает, кто же это. Да кто, кто, — ясно, что Зигфрид. Иногда медлительность этих героев здорово допекает. Как и монологи-размышления. Нельзя ли побыстрее, маэстро? И дуэты, некоторые длятся до сорока минут. Не дожил старина Вагнер до эпохи великого немого.

Впрочем, эти оперы явно предтеча кино. Вагнер претворяет свои помыслы в звуки, дирекция театра, художники, костюмеры облекают их в яркие наряды, певцы дают им свою плоть.

Но именно здесь, в театре Байройта, у меня, зрителя, возникает ощущение… что я Чайковский, корреспондент санкт-петербургской газеты (надо будет уточнить, какой именно и точно ли питерской)! Шучу. Хотел сказать я следующее: если ты еще не устал выслушивать мой байройтский отчет. Мне кажется, что идет демонстрация именно какого-то древнего кино. И не Вагнер его режиссер. Вагнер лишь его проводник. Смутно выразился? Пока точнее не могу. Все-таки я переводчик с обычного немецкого, а не с гегелевского. Но в немце сидит Гегель. Поэтому они и мудрят, мастерят мир в соответствии с помыслами. Немцы — философские зодчие.

Вот и Вагнер на наших глазах выстраивает древний мир норн, злата, проклятий и свершений.

В общем, Зигфрид снова приходит к папаше Миме, выковывает меч, рассекает им наковальню и вместе с перепуганным Миме идет в дальний уголок древнего леса, где в пещере обитает дракон, почиет себе на лаврах — на злате Рейна и на кольце. Это тот брат — шабашник, великан, убивший своего брата и обернувшийся теперь драконом. Зигфрид трубит. И вот олицетворение старого мира выползает на свет божий. Бой короток, Зигфрид мечом Нотунгом распарывает дракону-шабашнику брюхо и забирает кольцо. Капелька крови дракона, попавшая в рот Зигфриду, вдруг открывает ему слух. Зигфрид теперь понимает язык птиц. И птичка ему напевает, что он молодец, но пусть боится Миме, тот задумал отравить его. И точно: папаша пытается всучить приемышу фляжку с зельем, но кровь дракона позволила ему в мысли проникать чужие. А это — полный атас, как сказал бы Сунь Укун, — мысли старикашки.

Но я хочу вас вопросить, други, а наши мысли? Хотели бы мы, чтобы кровь дракона стала доступна всем? Ведь сколько глупостей за день мелькает в бедовой башке. И каково обитателям запредельного мира, ну если бы он существовал? Ведь там нет никаких одежек для души, а значит, и для помыслов, раздумий, мыслишек. Вообрази эти клубки змеиные! Нет, все-таки хорошо, что все это бабушкины враки. Ни мораль, ни религия, говорил З., не соприкасаются в христианстве ни с какой точкой действительности. То есть там крах науки, крах психологии. Полная фикция, которая даже хуже грез, потому что мечтания все-таки как-то перекликаются с действительностью.

И как раз перед нами на сцене и разворачивалась древняя, как кожа змеи, кинолента мира грез.

Короче, недоросль вспарывает брюхо и этому воплощению старого мира — Миме. Да и правильно. Надоели его бородавки и ханжеские выверты с поучениями. Весь мир разрушим, а затем, мы наш, мы новый мир построим!.. Хотелось тут встать и запеть. Вот был бы фурор. Жаль, что я не так горяч и артистичен, как Сунь Укун.

Зигфрид, как настоящий революционер, даже не смотрит на злато Рейна в пещере, а вот кольцо все же прибирает и шлем-невидимку. Полезные вещи. То есть он вроде и ниспровергатель, но колечко-то не отринул. А это власть. Есть власть, будет и злато, зачем беспокоиться.

Прирезал папашу и вполне спокоен. Как там говаривал старик Достоевский? Широк человек, слишком широк, я бы его сузил. Хотя здесь широта ли души? Может, как раз наоборот? Но мне не жалко старикашку. Ну его к черту. Вперед, к свершениям. За Брунхильдой. И он перелезает через огонь и видит спящую красавицу на скале под елью. Да, забыл. Перед этим он встречается тоже со Странником, с дедом, он же Вотану внук. И дерзит ему вовсю, даже и в драку бросается. А чё нам старый мир и его боженька? Мы наш, мы новый мир построим. Вотан пытается защититься своим копьем из мирового ясеня, на котором знаки всех законов прежнего мира, да Нотунг его срезает запросто, как по маслу. И Вотан подобру-поздорову уносит ноги и свою шляпу с плащом. Не до жиру. А герой уже будит спящую красавицу. И она просыпается. Он тут впервые в жизни струхнул, как сказал бы Сунь Укун. Перед инь. Ибо инь есть инь, и что тут скажешь. С ним и я согласен. Сколько общаешься с представительницами этой мировой темной мокрой силы, а все равно то и дело диву даешься и в ступор приходишь. Потому Заратустра и с плеточкой ходил. Боялся инь. Потому что — парадокс налицо: истый рационализм женщин то и дело оборачивается иррациональностью. Так и тут:

О! Юный герой! О, мальчик прекрасный!

Святых деяний чистый родник!

Я смеюсь нашей страсти! Я смеюсь ослепленью!

В смехе дай нам погибнуть, со смехом в Ничто уйти![275]

Я тут же вспомнил нашего обезьяна с его нирваной. Но она же — жизнь, так сказать, дающая, женщина. А поет про Ничто. Или вот:

Я вижу брони блестящую сталь: могучий меч кольца рассёк —

и с девичьего тела панцирь упал…

Печально склонясь, без сил, я теперь — простая жена!..

То она ему говорит, что он жизни весна, ее мечта, что она им всегда жила, а то кидается прочь.

Как фильм древний этот закончился и мы с толпой гудящей выплеснулись наружу из чрева кита в сумерки с огнями и, пройдя в молчании, притормозили, чтобы раскурить сигаретки, я обо всем этом моей спутнице и сказал.

Она вздохнула, пуская дым тонкими ноздрями (и невольно наводя меня на воспоминания о драконе), и ответила, что однажды был проведен такой психологический эксперимент: мимо витрины магазина проводили испытуемых, а потом спрашивали, мимо какого магазина они проходили. Рыбаки-любители отвечали, что мимо рыбацкого, там ведь были удочки и всякие снасти; охотники видели ружья и патронташи с ножами; дамы — стиральный порошок, мыло, парфюмерию, платья и шляпки, книгочеи — книги,