двадцати шести, с черненькими, кокетливо закрученными усиками и взором победителя, продолжал весело смеяться.
— Извините сударь, — сказал он, — но это так смешно, что я не могу удержаться.
— Смешно! — воскликнул я. — Вы находите, что отравление смешно?
— Отравление! Ха! Ха! Ха! Но если бы вы знали, какое это отравление, вы сами расхохотались бы.
— Довольно! — резко прервал я. — Говорите о деле.
— Извольте, — сказал он, — это бесподобная история! Госпожа X. немножко помешана, но она очень мила, красива, любезна, и вы, конечно, понимаете, что в тот день, когда она бросилась мне на шею, я не подумал отталкивать ее. Жаль только, что у этой дамы слишком пылкое воображение. «Слушай, — сказала она мне раз вечером, указывая на своего мужа, который спокойно просматривал иллюстрированный журнал в углу перед камином, — необходимо во что бы то ни стало избавиться от этого человека. Он мешает нам всецело принадлежать друг другу. Он должен умереть». Это показалось мне до того смешным, — так как я не понимаю мелодраматической любви, — что я вздумал разыграть комедию и, понижая голос, ответил: «Ты хочешь иметь яд, хорошо, я тебе пришлю!»
С тех пор, — продолжал молодой человек, — три раза в неделю я присылаю ей по одному порошку двууглекислой соды, которую она подмешивает в чай или в вино своему мужу и воображает, что он медленно умирает, между тем как в действительности ее супруг только толстеет, так как сода способствует пищеварению. О, господин Горон, — продолжал он со своим возмутительным смехом, — если бы вы знали, как чудно я провожу время с тех пор, как она воображает, будто я ее сообщник в отравлении! Можно подумать, что она удвоила нежность и ее поцелуи сделались несравненно горячей. «Я вижу, что ты действительно меня любишь, — говорила она иногда, сжимая меня в объятиях, — если ты, такой честный, согласился совершить ради меня преступление!» Она слишком сильно меня любит, и поверите ли, я даже рад этому доносу, который, может быть, позволит мне немножко отдохнуть.
Что, если вместо драмы вся эта история окажется глупейшим водевилем?
Однако могло случиться, что рассказ молодого человека был искусной уверткой, вот почему, не полагаясь на его объяснение, мы отправились к веселому Леону сделать тщательный обыск в его квартире.
Мы нашли в одном из ящиков его письменного стола, который, кстати сказать, он сам предупредительно открыл перед нами, целую коллекцию маленьких аккуратно свернутых пакетиков.
Я взял их и отправил в муниципальную лабораторию, откуда через четверть часа получил ответ, что эти пакетики содержат совершенно безвредную соду.
В то же время агенты, которым было поручено навести справки о муже госпожи X. и о состоянии его здоровья, принесли мне самые утешительные вести. Почтенный негоциант был в вожделенном здравии и чувствовал себя прекрасно. Агенты завтракали почти рядом с ним в одном ресторане, куда он имел обыкновение заходить каждое утро. При этом они могли констатировать, что несчастный отравленный человек имел свежий, цветущий вид и отменный аппетит, которым, без сомнения, был обязан приемам соды, как известно, способствующей пищеварению.
Прежде чем поставить на очную ставку сообщников, мы, то есть судебный следователь и я, сделали хорошую головомойку шалопаю Леону, который своим легкомыслием ее заслужил.
Я должен заметить, что, когда мы окончили, у него уже не было охоты смеяться, и, наверное, он с тревогой задавал себе вопрос, как-то кончится вся эта история. Наконец, прежде чем ввести его в ту комнату, в которой находилась его возлюбленная, я пошел предупредить ее об обмане, жертвой которого, на ее счастье, она сделалась. Она слушала меня молча и только улыбалась, но по выражению ее лица я мог догадаться, что она думает: «Боже! Как эти полицейские наивны и глупы и как умен ее друг! Он нашел способ их провести, и теперь мы будем выпущены на свободу».
Но дверь открылась, и появился красавец Леон, который сделал полное и откровенное признание.
По мере того, как он говорил, госпожа X. менялась в лице, губы ее складывались в презрительную улыбку, глаза метали молнии. Вдруг она прервала его:
— Полно, Леон, ты лжешь, признайся, прошу тебя, я предпочитаю лучше тюрьму, чем такой позор!
— Будь благоразумна, моя дорогая, — продолжал успокоительным тоном молодой человек, — согласись сама, что не мог же я ради твоих прекрасных глаз рисковать гильотиной!
Молодая женщина вскочила как ужаленная.
— Негодяй! Трус! — воскликнула она, направляясь к нему с такой угрозой, что он невольно отскочил к двери. — Подлец! Обманщик! — продолжала она кричать. — А я-то верила твоей любви! Ты смеялся надо мной! Негодяй! Негодяй! Но я все же надеюсь, что тебя засадят в тюрьму. Не правда ли, сударь? — сказала она, обращаясь ко мне. — О, как бы я была рада, чтобы его засадили в каменный мешок, из которого он никогда не мог бы выйти!
Мы поспешили разлучить эту нежную парочку, но не задержали ни его, ни ее, потому что не имели на этого законного права. Преступное намерение, не приведенное в исполнение, по закону не преследуется. В данном же случае человек, которого намеревались отравить, не принял никакого зловредного для здоровья вещества, ему давали только безобидную соду. Следовательно, в данном случае не было даже начала отравления.
Я припоминаю аналогичный случай, когда одна женщина, желая убить своего любовника, пришла в оружейную лавку купить револьвер. Приказчик, заподозрив по ее возбужденному виду что-то недоброе, на всякий случай зарядил револьвер холостыми зарядами.
Женщина сделала шесть выстрелов в своего возлюбленного, не причинив ему ни малейшего вреда.
Когда выяснились подробности этого дела, виновная подверглась преследованию не за покушение на убийство, а только «за нарушение тишины и скандал в общественном месте».
В деле нашей отравительницы не было проступка даже против этого пункта.
Судебные власти, спрошенные по этому поводу, высказались за то, чтобы обоих любовников после строгого выговора оставили на свободе.
Красавец Леон покинул сыскное отделение далеко не таким веселым, как был по приезде туда. Что же касается госпожи X., то «измена», как она называла поступок своего возлюбленного, — принесла ей самые благие результаты.
Я нашел ее в маленьком кабинете, где оставил плачущей, точно кающаяся Магдалина. Однако мало-помало она успокоилась.
— Сударыня, — сказал я, — вы задумали и подготовили чудовищное преступление, и это вовсе не ваша заслуга, что оно не удалось. Закон не позволяет наказать вас так, как вы заслуживаете, но будьте осторожны. Отныне вы будете под надзором полиции, и, если с вашим мужем случится какое-нибудь несчастье, — вам плохо придется!
Госпожа X. вышла, спотыкаясь, точно пьяная, один из моих агентов проводил ее до кареты, и