какую-нибудь сладость или, заглянув в букинистическую лавку урвать у ее хмурого, но добросердечного хозяина очередную потертую старую книжку, в которой рассказывалось о невероятных приключениях, путешествиях и, конечно же, о любви. И вот, однажды, мать попросила меня присмотреть за женщиной, занимающей одну из палат, последить за ее состоянием, поднести воды или принести обед, тем самым хоть немного сняв нагрузку с других медсестер. И женщину эту я не забуду никогда. Сразу, как я вошла в ее палату, я поняла, что передо мной не бездомная, не какая-нибудь умирающая старуха, проклятая и брошенная всем миром, нет. Передо мной была женщина в годах, но статная, преисполненная собственного достоинства. Самая настоящая дама, светская львица, поверь, я не вру. Такой она и была. Белатриса Шарон.
– Шарон? – переспросил я. – Шарон, это не те ли…
– Те самые, – перебила меня Ника. – Известные на весь Конгломерат портные мастера. Элита. И она была из клана Шарон. С самой первой встречи она отнеслась ко мне с теплотой, почти что материнской, и мы с ней подружились столь быстро, что тем же вечером я попросила мать и на следующий день оставить меня присматривать за этой женщиной. С тех пор я дни напролет проводила в ее палате. Что я там делала? Слушала затаив дыхание. Слушала историю ее жизни. И, Властитель, насколько же захватывающей была ее жизнь, насколько удивительной. Я не стану тебе рассказывать о тех хитросплетениях судьбы, предательстве и верности своим убеждениям, что привели успешную и всеми уважаемую женщину на пороге смерти в больницу для бедняков и отбросов мира сего. Не стану, потому что этого не пересказать двумя словами, и для того нужно свое место и время. Но скажу только, что, когда эта невероятная женщина умерла, а случилось это меньше, чем через гексал после нашего с ней знакомства, я рыдала так, как не рыдала никогда в жизни прежде, и мне кажется, что никогда после тоже. Я была безутешна, мне казалось, что я лишилась части себя. Я проклинала всю несправедливость этой жизни, проклинала мир, так обошедшийся со столь прекрасным человеком, и саму природу за то, что она отнимает у нас тех, кого мы любим. И тогда отец предложил мне написать все, что я услышала от Белатрисы. Рассказать ее историю, пока та еще свежа в моей памяти, и тем самым подарить ей вечную жизнь, не дать исчезнуть без следа. Вот так, Клиф, в тринадцать лет я и написала свою первую в жизни статью. Биографию Белатрисы Шарон.
– Больше похоже на начало писательской карьеры, чем журналисткой, – заметил я.
– Отнюдь. Мне никогда не хотелось ничего выдумывать. Да мне и воображения, пожалуй, не хватило бы. И писала я без всех ваших высокопарных оборотов, без мишуры, который вы, писатели, любите украшать свои книги. Я описала всё так, как было на самом деле, так, как мне рассказала сама Белатриса, не убавив и не добавив ни слова. Так что, нет, Клиф, ты не прав, это была журналистика, а не писательство. Та самая журналистка, какой она должна быть в идеальном мире. Вот только тогда я еще об этом не знала. Я написала это не для того, чтобы где-то издать, а больше для себя. Мне хотелось выплеснуть все это из себя, вместе со слезами. И знаешь, что? Это помогло. Дописав последнее слово, я пустила по Белатрисе последнюю слезу. И больше ни разу никогда по ней не плакала. Словно ее история отпустила мою душу. Может быть, того она и хотела, как считаешь? Впрочем, нет, не отвечай, не хочу вдаваться во всю эту загробную философию. Все есть, так как есть, я написала историю Белатрисы Шарон, и мне стало легче. А мой отец, прочтя ее, решил, что с некоторыми грамматическими и стилистическими правками, безусловно, но это очень годный материал. Посоветовавшись с матерью, но не со мной, он отправил эту статью сразу в несколько городских редакций. Ей заинтересовалась «Серая Дымка» – довольно посредственная газетенка, печатающая преимущественно слезливые женские истории для одиноких домохозяек. Другие издания сочли сюжет слишком надуманным, а как по мне, то многие испугались фамилии Шарон и проблем, которые она может вызвать в будущем. Репутация же «Серой Дымки» была и так столь низкой, что дальше пасть едва ли было возможно. И все же отец счел это возможностью и продал им статью. Вот только когда главный редактор узнал, что ее написала тринадцатилетняя девочка, он решил, что это никак не подойдет формату издания, и потому первая часть моей статьи под заголовком «Реальная история Белатрисы Шарон» числилась за авторством некого Эда Мэллоуна. Тридцати трех лет от роду, вдовец, этот Меллоун счел своим долгом рассказать историю, которую поведала ему на смертном одре сама Белатриса, совершенно не боясь при этом гнева ее богатых родственников и клана Шарон в целом. Вот таким вот смелым и благородным человеком оказался этот Мэллоун, и, разумеется, полностью выдуманным.
– И тебя ничуть не тронуло, что твою статью напечатали под чужим именем?
– Совершенно нет. Я никогда не хотела славы, мне было важно рассказать саму историю. И сложно вообразить себе тот восторг, с которым я читала собственную статью в газете. Это был лучший подарок, что отец делал мне в жизни. Родители гордились мной, а уж как я сама собой гордилась. Ведь это прочитали люди, и теперь история Белатрисы Шарон не умрет, а значит, и сама она продолжит жить в умах людей. История, между тем, вышедшая в трех частях, возымела большой успех. На имя Мэллоуна в редакцию стали приходить письма, люди предлагали ему осветить свои истории. И тогда редактор обратился к моему отцу, а через него ко мне, с предложением написать еще что-нибудь. Он передал несколько писем читателей с довольно интересными, на его взгляд, историями. Но я уже знала, где буду искать свой материал. Я решила, что освещу жизни тех людей, которые едва ли читают газеты и вряд ли смогут рассказать их кому-то еще. А благодаря Белатрисе я поняла, что среди этих людей могут оказаться более чем достойные, те, чьи истории заслуживают огласки. И я не ошиблась, Клиф. Уже спустя гексал, Мэллоун написал еще одну статью про пожилого пекаря, лишившегося дочери и пекарни. И снова успех. Я получила свой первый гонорар, который, стыдно признаться, но был сравним с зарплатой матери. Так и повелось, что, продолжая помогать понемногу в