«Солдат очень двинулся за последние двадцать пять лет: он уже очень и очень рассуждает — писал после окончания боев под Шахэ доктор полевого госпиталя, — ему мало исполнять приказания, ему нужно понимать, для чего он должен делать то или другое. Видимо, он задается даже вопросом, можно ли воевать вообще… Различные сектантские и политические агитаторы тоже посеяли свое семя. Наконец, и огромный процент запасных в войсках является большим злом. Все это люди, отставшие от своего дела, часто уже пожилые или болезненные, окончательно осевшие на землю, или занимающиеся каким-нибудь промыслом, привыкшие к покойной семейной жизни и постоянно, разумеется, о ней мечтающие»{1912}. С таким запасом настроений армии подходили к последнему сражению русско-японской войны. Сомнения охватили даже генералитет. Вряд ли стоит ставить под сомнение вывод одного из участников наступления на Сандепу — что главный опыт этой операции состоит в том, что она показала, «как не следует атаковывать укрепленные селения»{1913}.
«Колебание и боязнь — вот наши недуги и болезни, — утверждал в эти дни Алексеев, — мы не хотим рисковать ничем и бьем и бьем лоб об укрепленные деревни. Мелкие цели, крупные потери, топтание на месте, противник остается хозяином положения, а быть хозяином положения должны были бы и могли бы быть мы (подч. Алексеевым. — А.О.). Нет, не нужно было бы увеличивать в нашем командовании того, что служит источником наших невзгод, которым пока не предвидится и конца»{1914}. От наступления пришлось отказаться — инициатива окончательно перешла к японцам. С таким запасом русские армии подошли к финальному сражению этой войны. Импровизированные штабы, отсутствие единой системы действий, конфликты между высшим генералитетом, постоянные изменения Главнокомандующим им же утвержденных планов. Незадолго перед Мукденской операцией, 5(18) февраля 1905 года, Алексеев так оценил Куропаткина: «Полководцу нужны: талант, счастье, решимость. Не говорю про знание, без которого нельзя браться за дело. Оценку таланта делать еще не время. Военного счастья нет, а решимость прямо отсутствует, а между тем на войне нужно дерзать и нельзя все рассчитывать»{1915}.
Куропаткин полностью потерял последнюю возможность разбить Ойяму до подхода подкреплений. Русские потери составили около 12 000 чел., из которых 7 000 пришлось на I Сибирский корпус, японские — около 9 000 чел.{1916}. 2-я армия растянулась в линию без резервов за ней. Командование своими конфликтами и перестановками подарило 10 дней противнику и вместо удара по тылам противника наступление встретило хорошо организованную оборону{1917}. При отсутствии налаженной штабной системы управления войсками вмешательство Главнкомандующего в управление ими через голову их непосредственных начальников приводило к путанице, беспорядку и поражениям. Прав оказался командующий Сибирским Военным округом ген.-л. Н. Н. Сухотин, когда после назначения командующих 1-й, 2-й и 3-й Манчжурскими армиями Каульбарса с назначением командиром роты, а на его удивление объяснил, что в Манчжурии будет три ротных командира — Каульбарс, Линевич и Гриппенберг, с батальонного уровня начинается командование Куропаткина{1918}. Эта система управления привела в полное расстройство и штаб Главнокомандующего и управление некоторыми армиями{1919}. Надежная система управления русскими армиями в Манчжурии так и не была налажена, что вскоре привевело их к тяжелому поражению.
Глава 26. Битва под Мукденом. Апофеоз кризиса системы управления
К началу февраля 1905 г. в Манчжурских армиях числилось 377,5 батальонов(276 тыс. штыков), 144 эскадрона и сотни(15 727 шашек и сабель), 11,75 батальонов инженерных войск(2 144 чел.), 1089 полевых орудий, 178 осадных и поршневых орудий, 78 мортир и 56 пулеметов{1920}. С подходом армии Ноги японская группировка под Мукденом стала насчитывать 270 000 чел. при 1000 орудиях и 254 пулеметах. Главнокомандующий опасался за сохранность железной дороги в тылу. Перед самым началом сражения два японских эскадрона по 100 отборных кавалеристов в каждом совершили из района Ляояна рейд в глубокий тыл русской армии. Один из них 12 февраля взорвал настил железнодорожного моста недалеко от станции Фанцзянтунь (отремонтирован через 17 часов), приблизительно в 120 километрах севернее Сыпингая, другой 18 февраля совершил набег на станцию Яомынь, в 270 километрах от Сыпингая. Заметить или разбить эти мизерные силы войска, охранявшие тыловые коммуникации, не смогли. Японцам удалось уйти от довольно энергичного преследования.
В штаб Главнокомандующего немедленно поступили панические сообщения — один из японских эскадронов был оценен как отряд в 4 эскадрона, 4 роты пехоты, посаженные на коней, 3000 хунхузов. Хунхузы действительно постоянно нападали на русские железные дороги, иногда их небольшие, как правило, отряды, действительно собирались в значительные по численности банды. Однако они никогда не выдерживали столкновения с частями русской армии, пусть и уступавшими им по количеству. Всего за время боевых действий было отражено 110 нападений на КВЖД. Но после набегов двух эскадронов противника общая угроза коммуникациям в русском штабе была оценена в 30 000 человек. В результате к охранявшему железную дорогу Заамурскому корпусу пограничной стражи Куропаткиным были прибавлены еще 25 000 при 36 орудиях. Вообще перед Мукденом Транссиб охранялся вплоть до мостов через Волгу. В Манчжурии на версту железной дороги приходилось по 28 человек охраны, эта численность постепенно сокращалась по направлению на запад, доходя до 2–3 человек у Волги{1921}. Японская кавалерия отвлекла значительные силы с фронта ценой нескольких раненых, она имела все основания гордиться таким результатом{1922}. После этого набега сообщения о формировании японо-хунхузских отрядов для нападения на железную дорогу в тылу стали восприниматься весьма серьезно. Оценка численности таких отрядов колебалась от 500 до 10 тыс. чел.{1923}.
Почти на каждую угрозу — реальную и воображаемую Главнокомандующий реагировал по привычке — суетливо и сумбурно. До подхода армии Ноги из-под Порт-Артура японцами был распущен слух о ее возможном движении к Владивостоку. Немедленно последовало решение Куропаткина — создать сводную бригаду, сняв по роте из каждого полка 1-й армии. Новая импровизированная часть была направлена во Владивосток для создания там новых частей{1924}. Значительная часть армии, таким образом, была фактически выведена из строя импровизирующим Главнокомандующим. В ближайший тыл была выведена 4-я Донская казачья дивизия и 2-я бригада 41-й пехотной дивизии XVI Армейского корпуса — всего 12 батальонов, 8 эскадронов, 34,5 сотни (окло 10 тыс. чел.), 24 пеших и 12 конных орудий.{1925} «Таким образом, — справедливо отмечал исследователь японской кавалерии, — 300 всадников отвлекли в решительную минуту от решительного пункта по крайней мере 8000 бойцов, а, чего доброго, и 20 000. Японская конница имела полное право гордиться таким блестящим результатом»{1926}. К этому можно добавить — как и японское командование, которое управляло своими войсками по другому…
По свидетельству ген.-л. Танаки, бывшего во время войны адъютантом маршала Ивао Ойямы, во время битвы под Мукденом, в японском штабе не было никакого возбуждения. К началу сражения штабная работа в основном была закончена и большую часть битвы маршал и начальник его штаба Кодама Гентаро играли в крокет, отрываясь на несколько минут для небольших изменений. Также спокоен был и Куроки во время Ляоянского сражения. Разговаривая после Мукдена британским журналистом, попавшим в японский плен вместе с русскими, он высоко отозвался только о качестве русского солдата. Ни один из генералов армии противника не вызвал его интереса: «Они все на одном уровне»{1927}.
Не зря рейд на Хайчен полк. Я. Ф. фон Гилленшмидта 5—10(17–22) февраля 1905 г. силой в 4 сотни в тыл японцам, совершенный в ответ на действия японской кавалерии, не привел ни к каким последствиям в японской дислокации. Необходимо отметить, что, вопреки уничтожающей критике русской кавалерии, которая вообще распространилась после набега на Инкоу, этот рейд продемонстрировал ее неплохие возможности. Гилленшмидт подготовил выступление в секрете, командовал своей частью, которая смогла пройти за 5 суток 375 верст, то есть по 75 в сутки{1928}. Правда, русские кавалеристы, также как и их собратья по оружию с противоположенной стороны, добились мизерных результатов — взрывом был незначительно поврежден однопролетный 10-саженный(21 м.) железнодорожный мост, но японское штаб-квартира продемонстрировала большую выдержку, чем Куропаткин и его ближайшие сотрудники{1929}.