Утром 13(26) января на станцию Суятун, где находился штабной поезд 3-й армии, для осмотра госпиталя и ближайших двух полков резерва прибыл Куропаткин. Алексеев так описал дальнейший ход событий: «По-видимому он ничего не знал, ожидая лишь действий у Сандепу. Около 12 час. дня по телефону от начальства всей артиллерии начинают получаться сообщения, что возле нас начинает атаку X-й корпус и просит поддержать его огнем нашей артиллерии. Насколько это сообщение было и важно, и неожиданно, видно уже из того, что, по условию, одновременно с X-м корпусом, должен был атаковать и наш правый фланг, что для производства удара нужно многое было раньше сделать, а главное — сильно обстрелять и при том в течение продолжительного времени артиллерийским огнем те пункты, против которых имеют вести войска»{1855}.
Между тем, артиллерийскую подготовку атаки на Сандепу и Бейтайзы трудно назвать удачной. В течение 2,5 суток ее готовил полковник А. А. Маниковский — уже в это время один из лучших русских артиллеристов. Орудия были пристреляны по фронту наступления длиной всего в 1,5 версты. Но как только начался обстрел, кроме готовившего ее офицера и командиров артиллерийских бригад, появилось еще два командира — начальник артиллерии VIII Армейского корпуса, присутствие которого еще более или менее объяснимо, и ген. Н. И. Иванов, присланный Куропаткиным. От Главнокомандующего и командующего армией посыпались взаимоисключающие указания, результатом которых, естественно, была дезорганизация огня и срыв всей проведенной Маниковским работы{1856}. Против деревень было задействовано 72 орудия, из них 48 — скорострельных трехдюймовых, практически бесполезных против полевых укреплений, 8 поршневых, 12 мортир и 4 осадных орудия. По Бейтайзы было выпущено 450 трехдюймовых шрапнелей, 62 поршневые гранаты, 84 мортирные бомбы и 12 шрапнелей. По Сандепу и Бейтайзы — 1448 трехдюймовых шрапнелей, 207 осадных и 106 мортирных бомб. Это объясняется тем, что 50 орудий действовало против обоих деревень, 22 — только против Бейтайзы{1857}.
Погодные условия также не благоприятствовали успеху действий русской артиллерии. День был туманный, но затем поднялся сильный ветер{1858}. «Пыль… такая, — сообщал в задержанной военной цензурой телеграмме корреспондент «Русского слова», — что парализует артиллерийскую стрельбу совершенно. Вследствие круто навесной стрельбы под Сандепу очень портятся компрессоры у мортир, чем задерживается взятие этого пункта»{1859}. Мортиры, сделавшие только 190 выстрелов, быстро вышли из строя, основная тяжесть борьбы с укреплениями легла, таким образом, на 8 поршневых и 4 осадных орудия. При этом рекогносцировка Сандепу не была произведена, и деревня изображалась схематически в виде улицы, вытянутой в длину на 1,5 версты. Обстрел велся по площади две версты на одну — большой, и даже достаточной плотности огня не было{1860}.
Операция с участием двух армий вырождалась в штабе 3-й армии в изолированное наступление 14-й дивизии. Все это происходило на глазах у Алексеева: «Бросились к Главнокомандующему. Тот сначала совершенно спокойно и благодушно ответил, что он посылает приказание Гриппенбергу ничего не предпринимать, кроме атаки на Сандепу. Но уже через 5 минут картина изменилась. С минуты на минуту можно было ожидать атаки X корпуса, изолированной, не поддержанной. Полетели телеграммы, телефонограммы и притом помимо прямого начальства. Куропаткин развенчал сразу свое звание Главнокомандующего и стал всем — если бы можно — до ротного командира включительно. Атаку успели приостановить»{1861}. Главнокомандующий постоянно и систематично вмешивался во все распоряжения командующего армией{1862}. X-й Армейский корпус и 15-ю дивизию Куропаткин запретил трогать кому бы то ни было, а взять Сандепу силами одной дивизии, по мнению Гриппенберга, было нельзя{1863}.
Однако наступление началось — о том, какой была работа штабов, свидетельствует тот факт, что с окончательной диспозицией по 2-й армии Куропаткин познакомился в штабе 3-й армии, уже после того, как он отменил решительно все ее действия через голову командира армии. «Когда она была получена, почему сразу не попала в руки по адресу — не знаю». — Отмечал потрясенный этой картиной Алексеев{1864}. В результате наступление 14-й дивизии началось, не поддерживаемое и не руководимое никем. Вдобавок в результате тяжелого боя с 10.00 до 18.00. она, как выяснялась, взяла не Сандепу, а соседнюю деревню. Дело в том, что подробной карты Северной Манчжурии не было{1865}. Повторялась картина начала осады Никополя в 1877 г., где, кстати, начальником штаба 8-й кавалерийской дивизии был полковник А. В. Каульбарс. И тогда обеспечение артиллерией было налажено из рук вон плохо, а плана крепости не было{1866}.
Первые рекогносцировки пограничных с Россией территорией были проведены в 1894–1896 гг{1867}. Топографические съемки трех провинций северо-восточного Китая начались в 1901 году. С 1899 года начались съемки территорий Ляодунского полуострова, продолжались работы по созданию карт Приморской и Амурской области. Таким образом, картографически осваивалась собственно русская территория на севере и побережье Манчжурии на юге. От них шло движение внутрь страны, прежде всего по путям сообщения. Так, например, в том же 1899 году началась съемка реки Сунгари и прилегающей к ней трехверстной полосы от Харбинской пристани на север. В результате была подготовлена подробная топографическая карта Южной Манчжурии, обширной территории к югу от Ляояна, от Ляодунского полуострова до устья реки Ялу. Японцы даже переиздали ее, переведя на свой язык. Но для территорий к северу от Ляояна в русской армии не было ничего, кроме схематических маршрутных карт с огромными белыми пустырями между нанесенными линями дорог. Средства на окончательную картографическую съемку Манчжурии были выделены только в 1907 г{1868}.
Насколько сложна была ситуация можно судить по тому, что в штабе 2-й армии немедленно по прибытию на фронт началась работа по картографической съемке собственного тыла. За две недели до начала наступления было распечатано 2500 карт, которые собирались разослать в части армии. Для координации действий со штабом Главнокомандующего несколько экземпляров было отправлено и к Куропаткину, который к удивлению Гриппенберга приказал изъять и сжечь новые карты. Приказ не был выполнен, так как иначе войска остались бы вообще без карт{1869}. Результатом штабной неразберихи становились ошибки вроде той, которая произошла под Сандепу.
Тем не менее поначалу было объявлено о том, что цель наступления была достигнута. Немедленно была составлена телеграмма, извещающая об успехе императора{1870}. «Поразительно быстро по всей армии разнеслась весть о захвате Сандепу. — Вспоминал Теттау. — Но вслед за радостной вестью вскоре наступило горькое разочарование»{1871}. На самом деле была взята небольшая деервня Бейтадзы, расположенная рядом с целью наступления, за замерзшим прудом{1872}. Настоящее Сандепу находилось к юго-востоку от занятой деревни. Еще одним неприятным сюрпризом было японское укрепление — ханшинный завод, окруженный по местной традиции валом и прочной глинобитной стеной с бойницами. Японцы добавили к этому окопы, засеку и проволочную сеть. В результате и возникло то, что называли «редутом», который был абсолютно не разрушенным, и благодаря которому Сандепу вклинилось между позициями 2-й и 3-й русских армий{1873}.
Потеряв 24 офицера и 160 солдат, русские войска выяснили, что наступление было бессмысленным{1874}. «В северо-восточном районе этой обширной деревни, — сообщала армейская газета, — оказался сильный редюит с тройным рядом искусственных препятствий, почти не потерпевший повреждений от нашего артиллерийского огня и вооруженный полевыми орудиями и пулеметами. Убедясь в невозможности овладеть редюитом без предварительной подготовки, войска наши были выведены из Сандепу, к тому же совершенно охваченному сильным пожаром, где оставаться было невозможно»{1875}. Первоначально оборону здесь держала спешенная бригада японской кавалерии, потом на помощь к ней подошла бригада пехоты. «Прочного успеха таким частичным наступлением, — отмечал германский наблюдатель при штабе японского главнокомандующего, — русские обеспечить себе не могли»{1876}. Время было потеряно. Маршал Ойяма начал перебрасывать сюда свежие силы — сражение вылилось, как и опасался Гриппенберг, во фронтальное столкновение на укрепленных японцами позициях.