задачи.
— Синьор Соннино, я бы не хотел, чтобы наш комитет занимался только пропагандой. Создание благоприятной атмосферы и влияние на общественное мнение очень важно, но это лишь скромная часть наших задач. Евреи многих стран хотят сражаться за свою родину. Поэтому я прошу выделить им какое-либо место в Италии, где бы они могли собраться.
— Я сегодня утром ещё раз поднимал этот вопрос на заседании совета министров. Премьер-министр Саландра не готов сегодня выделять особое место для сбора волонтёров. Это не означает, что евреи не могут приехать в Италию и селиться в наших городах и посёлках. У нас демократическая страна, где гарантирована свобода, как её гражданам, так и гостям. Но мы пока не можем себе позволить создавать военные лагеря и разрешать там проведение военной подготовки. Это сразу же вызовет жёсткую реакцию наших потенциальных противников. Вы понимаете, кого я имею в виду.
— Я Вас понимаю, синьор Соннино. Вы советуете мне не добиваться сейчас решения этого вопроса, а выждать и лавировать в соответствии с развивающейся ситуацией?
— Вы меня прекрасно поняли, синьор Рутенберг. Искренне желаю успеха Вашему движению. Если бы я не был министром иностранных дел, членом кабинета, непременно бы принял в нём участие.
— Спасибо, синьор Соннино, за предоставленную честь говорить с Вами.
Они возвращались в Милан не в радужном настроении, цель не была достигнута, хотя возникла и полная ясность в точке зрения правительства по этому вопросу. Борохов особенно переживал неудачу.
— Я, Пинхас, понял одно. Итало-еврейский истеблишмент — это ассимилированные евреи, равнодушные к бедам еврейского народа и не разделяющие идеи сионизма. Многие из них сидят в министерских и парламентских креслах, являются лидерами партий, известными журналистами и деятелями искусства. Евреев в Италии мало, здесь нет никакого антисемитизма, они пользуются всеми правами, поэтому и достигли такого высокого положения. К еврейскому вопросу они относятся весьма прохладно. Они члены еврейской общины и синагогу посещают только по большим праздникам. Иврит никто, кроме раввинов, не знает.
— Несколько лет назад, когда я проходил во Флоренции свой обряд возвращения в еврейство, я видел там учеников иешивы. Они говорили на иврите.
— И это всё, Пинхас. Остальное делается на итальянском языке.
— Но согласись, Бер. Полное отсутствие антисемитизма создаёт благоприятные условия для нашей деятельности.
— Верно, значит, будем собирать народ здесь, в Италии, — согласился Борохов.
— Я уже написал Давиду и просил поехать в Швейцарию. Нужно разыскать там Бялика и привезти его сюда.
Рахели он позвонил из Рима перед возвращением. Сойдя в Милане с поезда, Рутенберг попрощался с Бороховым и поехал домой.
— Ты сделал всё, что мог, — сказала Рахель. — Я сварила твой любимый борщ с говядиной.
— Спасибо, сестра, я действительно устал и проголодался. Но как говорится, «назвался груздем, полезай в кузов». Поем, а потом немного отдохну.
Рахель сидела и смотрела на брата. Только перед ней Рутенберг мог выглядеть усталым и измождённым. Теперь он двигатель великого дела, ему ни перед кем нельзя показаться слабым и беспомощным. Поблагодарив Рахель, он прилёг на два часа. Потом поднялся, освежил лицо водой из-под крана, вытерся, оделся и вышел из дома.
В Берлине
В редкие свободные часы Рутенберг открывал карту, чтобы представить себе картину
военных действий. Его внутренний взор проникал через ткань пространства и видел вереницы людей, выгнанных войной из своих домов и дворов и растекающихся по дорогам Европы. Беженцы заполняли города, ища поддержки и помощи людей, и встречали почти везде безразличие и враждебность. Это были его соплеменники, которых отвергали и преследовали только за то, что они были евреями. Он знал, что лишь в одном Берлине их скопилось уже несколько десятков тысяч. Ему всё очевидней становилось желание бросить самым молодым из них призыв отправиться на юг в Италию, чтобы там присоединиться к легиону. Но Германия была противником Антанты, и власти могли арестовать Рутенберга за антигосударственную агитацию. Кроме этого, возникла ещё одна проблема. С начала войны деятельность всемирной Сионистской организации усложнилась. Она распалась на отдельные островки, утратившие связь между собой. Лишь соблюдавшая нейтралитет Швейцария могла теперь послужить каким-то мостом между ними. К счастью, именно в Берлине находился в этот время её Исполнительный комитет, генеральным секретарём которого был Курт Блюменфельд. С ним Рутенберг как раз хотел поговорить.
Оказавшись вновь в Швейцарии, он отправился в Цюрих, где сел на поезд и уже к концу следующего дня ступил на перрон Берлинского вокзала. Поздняя осень окрасила небо тёмно-серыми красками, моросил дождь, холодные капли которого падали на лицо, освежая его горячий от множества мыслей широкий лоб. На привокзальной площади он остановил такси и назвал водителю адрес гостиницы, где он решил остановиться. Великая война нанесла на облик города свой тяжёлый отпечаток. Люди торопливо двигались по улицам, словно стремясь поскорей укрыться в больших домах, уныло смотрящих на улицы чёрными глазницами окон.
В гостинице он постарался быстрей зарегистрироваться и записаться в книге администратора и получить ключ от номера. В нём было чисто и уютно. Поставив чемодан в угол, он снял пальто и шляпу и опустился в кресло. Так он посидел несколько минут, давая себе возможность отдохнуть и собраться с мыслями. Он неплохо знал Берлин, где осел в первое время после бегства из России. От гостиницы до квартиры, где находился Исполком Сионистской организации, было рукой подать. Поэтому он выбрал именно эту гостиницу. Можно сэкономить, и немало, на поездках по городу. Да и сам центр города, который он исходил пешком ещё много лет назад, был недалеко.
Голод напомнил ему, что пора подняться