комнату, открыл левый ящик стола и бросил ей что-то. Она поймала это одной рукой. Ириска в фантике из вощеной бумаги – точно такими же Адриана угощала его друзей, когда они были детьми.
– Продолжай копать, – сказал он.
Выходя из отеля, Киззи перекатывала ириску между пальцами и украдкой оглядывалась, чтобы Монтего, если он вдруг появится, не застал ее врасплох. На улице она развернула фантик, положила конфету в рот. Знакомый с детства вкус пробудил в ней тысячи воспоминаний. Наслаждаясь ими, она шла по улице и высматривала свободный кеб.
Не пройдя и квартала, Киззи почувствовала, что за ней кто-то идет.
– Привет, Киззи, – сказал, поравнявшись с ней, мужчина лет сорока, невысокий, с лягушачьими чертами лица, одетый в облегающую серую форму национального гвардейца, с пуговицами из розового аурагласа.
Ноготь его левого мизинца был выкрашен в небесно-голубой цвет – знак клиентов семейства Ворсьен. Приветствуя Киззи, он вскинул руку с зажатой в пальцах сигаретой к узким полям своей шапки из медвежьего меха.
– Гориан, – отозвалась Киззи. Этот гвардеец – мелкий взяточник с прекрасным чувством юмора и отличный семьянин – был ее маленькой слабостью. В отличие от большинства его сослуживцев, прикормленных гильдиями, Гориан бывал ей полезен: добывал всевозможные сплетни, информацию, а то и припасы за разумную цену. – Что ты делаешь в районе Ассамблеи?
– Ищу тебя.
Радость Киззи от встречи со старым знакомым сразу испарилась.
– Вот как? – отреагировала она, пряча невольный трепет. – Зачем?
– Твой отец хочет тебя видеть.
Настроение Киззи совсем испортилось.
– Похоже, пропала моя задница. Чего он хочет и почему не прислал своего бойца?
– Не знаю, что ему нужно, – развел Гориан руками, – но он велел разыскать тебя… э-э-э… по-тихому.
Значит, проблемы не у нее. Киззи даже зубами скрипнула: ничто, даже расследование заговора против матери Демира, не вызывало у нее такого страха. Вызов от патриарха Ворсьенов мог означать что угодно, но скромному бойцу вроде нее он не сулил ничего хорошего, пусть она и была дочерью самого патриарха.
– Что, прямо сейчас? – спросила она.
– Сейчас, – подтвердил Гориан.
Киззи не стала давить на него. Скорее всего, у Гориана не было выбора, ему пришлось бы передать эту весть в любом случае.
– Ладно, уже иду. Слушай, мне надо, чтобы ты кое-что узнал, тоже по-тихому.
– Что именно?
– Я кое-кого ищу. Высокий, футов семь ростом, кожа светлая. Лысый.
– По-моему, я такого не знаю.
– Вот и найди того, кто знает.
– Договорились.
– Спасибо. Да, вот еще что… – Киззи встала посреди улицы лицом к Гориану и поглядела по сторонам, убеждаясь, что их не подслушают. – Мне нужен список членов одного закрытого общества фульгуристов. Насколько сложно его получить?
– Зависит от общества. – Гориан поднял брови. – Конечно, мы следим за всеми. Несогласных легче держать под контролем, когда знаешь, где и с кем они проводят время.
– Общество называется «Стеклянный нож».
– Никогда о таком не слышал.
– А ты постарайся, может, узнаешь что-нибудь.
– Ясно. Дылда и стеклянный нож. – Гориан сделал вид, что пишет в воздухе, так, будто составлял список. – Я все понял. Закончишь с отцом, приходи в дежурку.
– Договорились.
Гориан снова коснулся полей лохматой шапки в знак уважения:
– Удачи тебе, Киззи. Я знаю, с отцом Ворсьеном непросто.
Киззи помахала Гориану рукой и взяла кеб, который доставил ее прямо в Фэмили-Хилл – часть города, обнесенную стеной и заполненную особняками семей-гильдий. Улицы здесь были широкими, вдоль них располагались небольшие поместья. Дома, большей частью кирпичные, в несколько этажей, были окружены садами и опоясаны красивыми изгородями. Иностранцы и простолюдины могли сколько угодно считать, будто мощь Оссанской империи сосредоточена в районе Ассамблеи, но члены семей-гильдий точно знали, что настоящая власть рождается здесь.
Ворсьены были одной из самых значительных и богатых семей-гильдий. Местоположение особняка, которым они владели, соответствовало степени их могущества: почти на самой вершине Фэмили-Хилла, в роще, прорезанной извилистой подъездной аллеей, вечно забитой экипажами: клиенты, сотрудники и союзники Ворсьенов являлись сюда еженедельно, чтобы засвидетельствовать почтение главе гильдии.
Аллея привела Киззи к главному входу, где уже толпились клиенты-коммерсанты, нервно теребя в руках шляпы и ожидая своей очереди предстать перед очами грозного отца Ворсьена. Створки дверей были еще закрыты, значит у старика совещание. Киззи взглянула на карманные часы и прошлась по фойе, одним глазом косясь на дверь кабинета, а другим – на клиентов, старательно делавших вид, будто не замечают ее. Конечно, гильдейскому бойцу не подобает слоняться без дела на виду у публики. Но Киззи – бастард этой семьи, и у нее есть свои права, пусть небольшие, за которые она будет цепляться до самой смерти.
Но куда больше, чем неодобрение клиентов, ее беспокоила мысль о том, чего хочет отец. Может, ему сообщили о ее недавней стычке с Сибриалом и он желает наказать дочь за это? Вдруг он снимет ее с дела Демира и прикажет сделать что-нибудь мерзкое?
Дверь распахнулась. Диагуни, семейный дворецкий, придержал ее, пропуская пожилую женщину, которая выбежала из кабинета и пронеслась через фойе, ни с кем не встречаясь взглядом. Диагуни был высоким, худым и лысым; светло-оливковая кожа выдавала уроженца Балка. Дворецкий проводил пожилую женщину сумрачным взглядом и ткнул подбородком в сторону Киззи:
– Киссандра, твой отец сейчас примет тебя.
Как, ее призвали не для того, чтобы назначить дату встречи? И даже не заставили ждать, пока уйдут важные клиенты? Очень странно. Киззи сняла шляпу и последовала за Диагуни. Просторное помещение было от пола до потолка отделано белым мрамором, но при этом – удивительное дело – лишено стеклянных витражей. Не считая мрамора, в комнате почти отсутствовали признаки роскоши: немного золотой отделки, два высоких окна и камин, такой большой, что в него могла бы въехать карета. Сейчас камин был пустым. Единственное во всем кабинете кресло было повернуто к нему спинкой. В кресле, лицом к двери, сидел семидесятилетний старик, одутловатый и сгорбленный, чье тело скрючилось от многолетнего сидения.
Когда-то его звали Статдом, но уже много лет все знали его исключительно как отца Ворсьена. В свое время он был молодец хоть куда: стройный, атлетически сложенный, предпочитавший витгласу форджглас. Но Киззи не помнила его таким. Для нее он почти всю жизнь был толстым старым негодяем, и только. Однако она понимала, что отца не стоит недооценивать. Ведь отец Ворсьен, старейшина Внутреннего собрания, был одним из самых умных и влиятельных людей в Оссе.
Киззи подождала, пока Диагуни не закроет за собой дверь, подошла к отцу, склонилась перед ним и почтительно приложилась губами к большой татуировке на его руке. Татуировка слегка царапнула ей губы