мы даже допустим, что собаке свойственно нечто вроде улыбки, которая несомненно есть первая стадия смеха, то это не только не опровергнет, а скорее подкрепит наше положение, так как ум собаки иногда достигает большой степени развития. По мере того как разум развивается, изощряется и утончается, совершенствуется и смех. Формы смеха и содержание вызывающей его причины могут служить лучшим мерилом степени умственного развития смеющегося.
У едва вступившего в область сознания ребёнка смех вызывается грубыми внешними сочетаниями тех элементарных условий, которые мы только что установили. Так как понятия его скудны количественно и качественно, то он на каждом шагу встречает явления, несообразующиеся с его понятиями, хотя явления эти могут быть просты и естественны. И если они не носят в себе ничего пугающего, то есть обещают благоприятный исход, то при некоторой неожиданности они вызывают смех.
Отчего дети часто смеются? Определённого характера у этого смеха ещё нет. Мы называем его открытым, ясным, искренним, но в сущности это относится только к тембру звуков, которые беспрепятственно вырываются из груди.
Характер, внутренняя окраска смеха появляются постепенно, по мере умственного развития ребенка. И тут перед нами раскрывается бесконечное разнообразие форм смеха, соответствующее бесконечному разнообразию оттенков настроений, умственного направления, характера народа или отдельных людей, общественного и сословного положения, даже климата.
Все эти рассеянные признаки собраны в два ряда, сообразно которым обыкновенно и делается классификация всех видов смеха. Первый ряд – по народностям – можно было бы назвать этнографическим. Сделано наблюдение, что характер каждого народа отражается в его смехе. Наблюдения эти, правда, довольно поверхностны, и определения, основанные на них, голословны, но раз они существуют и сделались даже ходячими, я считаю нужным упомянуть о них.
Французам приписывается смех холодный, идущий не из сердца, а из головы, игристый, как шампанское, которое чем холоднее, тем острее и сильнее возбуждает.
Немцу приписывается деревянный, сухой, не согретый внутренним огнём смех.
Англичанин смеётся сдержанно, тихо, почти не расширяя рта для улыбки, но тепло и сердечно.
Северяне – финны — будто бы вовсе не смеются, а только тихонько покрякивают, сквозь зубы выпуская дымок своих вечно коротеньких трубок.
Что касается русского, то его смеху приписываются у нас самые лучшие качества: детская искренность, теплота, сердечность, открытость, и, уж конечно, не я буду опровергать это лестное мнение о смехе моих соотечественников.
Но все эти определения представляют собой общее место наподобие тех принятых раз навсегда типов, какими изображают в цирках, балаганах и лубочных картинках различные национальности: немец — непременно с красным носом в виде картошки, француз — с узенькой остроконечной бородкой, англичанин – бритый и обязательно рыжий, русский — в длинном кафтане и картузе, с непомерно длинной бородой и т. п., тогда как мы знаем, что есть бородатые французы, брюнеты и блондины англичане, бритые русские в пиджаках и во фраках и немцы с лицами Шиллера и Гёте. Во всяком случае, мои личные наблюдения, правда, случайные, как, вероятно, и многих из вас, далеко не всегда подтверждали эту классификацию. Несомненно, в смехе каждой национальности есть что-то своё, но не столь постоянное, чтобы его можно было уловить. Но я встречал немцев, смеявшихся тепло и заразительно, французов, смеху которых нельзя было отказать в сердечности. Я видел англичан, а особенно англичанок, смеявшихся весёлым, звонким, раскатистым смехом. И в Финляндии мне приходилось слышать настоящий смех. Русскому же доступны все роды смеха. Мы любим смех, ищем его, перетаскиваем к себе в виде комедий, фарсов, опереток и всякого рода клоунад из всех стран и смеёмся на все лады.
Другой ряд, который я назвал бы качественным, на мой взгляд, представляется более соответствующим своей цели. Это попытка обозначения смеха по тем душевным состояниям, какие он выражает.
Я говорю: попытка, потому что дать название каждому оттенку смеха так же невозможно, как уловить и назвать все бесчисленные извилины переживаемых нами душевных состояний. Наука о человеческой душе уже в настоящее время сделала такие огромные успехи, подметила такие разнообразные душевные состояния, из которых каждое даёт свою окраску и смеху, что эти устарелые градации не могут уже нас удовлетворить, но мы принуждены пользоваться ими как за неимением других, так и потому, что привыкли, как бы условились подразумевать под ними известные понятия.
От простых, элементарных форм смеха подымаясь до самых изощрённых и тонких, мы находим на самой низшей ступени:
детский – ясный, простой, лишённый какой бы то ни было окраски смех;
смех рефлекторный, происходящий от внешнего раздражения, например щекотки;
смех животный, по звукам напоминающий крик животного.
На следующей ступени – выражающий всем доступные душевные состояния: добродушный, беззлобный смех;
сочувственно дружеский;
смех снисходительный;
поощрительный;
рабский, лакейский;
злой смех;
сладострастный;
весёлый, радостный.
Дальше идут формы более сложные, когда смех не только выражает настроение смеющегося, но и имеет определенное направление, цель, намерение:
насмешливый;
ехидный;
бесстрастный, когда желают выразить равнодушие;
пр ене бр ежительный;
презрительный;
высокопарный.
И наконец, тонкие формы, доступные только наиболее изощрённым и культурным людям:
смех иронический;
саркастический;
сардонический.
Сатанинский смех – едва ли встречающийся в нормальной жизни: этот смех часто можно слышать в лечебницах для душевнобольных, и также охотно он пускался в ход прежними актёрами в старых трагедиях.
Мы должны ещё упомянуть о смехе, основанном на воображении. Часто при одном только появлении предмета, не смешного самого по себе, но с которым было связано что-нибудь смешное, или человека, от которого мы привыкли ждать комических выходок, уже раздаётся смех. Моя жена наблюдала такой случай. Она сидела в ложе. В соседней ложе вместе с другими сидел толстый господин, по-видимому, очень смешливый. Когда я появился на сцене, меня встретили улыбками и аплодисментами. Сосед сказал толстяку: «Это – Анатолий Дуров». И едва я открыл рот и произнёс первое слово, как он залился неудержимым смехом. Когда же у него припадок смеха кончился и в это время начала смеяться публика, он спросил соседа: «Ачто он сказал?»
Таким образом, он смеялся, так сказать, на веру, ещё не слыша ни слова, но веря, что я непременно рассмешу.
Едва ли мне удалось привести здесь всю существующую терминологию смеха, но если б я вдобавок к этому сочинил ещё во сто раз больше названий, то всё равно не исчерпал бы того бездонного моря оттенков смеха, какой дает нам действительная жизнь.
Говорят, что в природе нет двух совершенно сходных человеческих лиц. Так называемые двойники, то есть люди, поражающие сходством, представляются такими лишь при первом взгляде. Впечатление даётся одинаковостью внешних черт, но при ближайшем, более