существенно осложняли работу комитета. Затем в Лондон пришло Великое зловоние (The Great Stink). На рубеже XVIII–XIX веков в реке Темзе водились лососи, немногим позже в ее водах купался лорд Байрон. В июне же 1858 года с реки, протекающей по британской столице, потянуло таким зловонием, что в зале заседаний Палаты общин были развешаны полотна, пропитанные хлористым калием, а позднее заседания британского парламента были просто прерваны. Почтенные парламентарии были в паническом беспокойстве, так как полагали, что зловонные испарения с реки не только неприятны, но и опасны для здоровья. Вслед за этим Столичному комитету по строительным вопросам было поручено выстроить подземную канализационную систему, за осуществление которой взялся его главный инженер Джозеф Базэлджет, один из ведущих инженеров-новаторов, внесших вклад в модернизацию самого большого города Европы. Слухи о том, что тиф стал причиной смерти популярного среди населения супруга королевы Виктории, принца Альберта, который скончался 14 декабря 1861 года в возрасте всего лишь 42 лет, усилили необходимость срочного устранения проблемы нечистот[651]. К 1868 году в Лондоне было проложено 1300 миль канализационных каналов; из них 82 мили состояли из огромных кирпичных туннелей, на строительство которых ушло 318 миллионов кирпичей. Это была одна из самых крупных и дорогостоящих государственных инвестиций XIX века. Обустройство набережной Темзы входило в программу модернизации канализации города. Наряду с системой трубо- и водопроводов современного города вдоль береговой линии Темзы нашлось место и для туннелей будущего метрополитена. Общественность с большим энтузиазмом следила за строительными работами в недрах Лондона[652]. При возведении этого памятника современности любопытным образом нашли свое применение традиционные, доиндустриальные технологии, если не брать во внимание великолепные насосные станции, сооруженные во флорентийском или мавританском стиле и оснащенные паровыми двигателями. Клоаки, выложенные из кирпича, и трубопроводы из глазурованной керамики не были новшеством, как и принцип движения воды, использующий простой уклон труб. С технической точки зрения викторианскую канализационную систему можно было бы построить и столетием раньше. Это был лишь вопрос восприятия проблемы, политической воли и нового отношения к городским нечистотам[653]. Отвечала ли новая централизованная канализационная система всем необходимым санитарно-гигиеническим требованиям, это другой вопрос. После того как 3 сентября 1878 года прогулочный пароход, столкнувшись с баржей, затонул в Темзе ниже по течению от места сбросов лондонских сточных вод, в Англии возникли публичные спекуляции о том, какая часть многочисленных жертв этой катастрофы утонула, а какая отравилась речной водой[654].
Пока не существует обобщающих исследований о городской гигиене других континентов. На сегодняшний день остается довольствоваться общими впечатлениями о ситуации. Европейские путешественники регулярно хвалили высокий уровень водоснабжения мусульманской Западной Азии. Ни одно описание персидского Исфахана, до его опустошения афганцами в 1722 году, не упускало возможности об этом упомянуть. Про Исфахан и другие западноазиатские города принято было писать, что они располагают системой водоснабжения, равных которой нет в Европе. Когда российские власти после присоединения Крыма в 1784 году разрушили татарские водопроводы, эти действия были осуждены западными очевидцами как особенно варварский акт[655]. Еще в 1872 году один немецкий путешественник по Сирии, который в остальном видел мало поводов для похвалы Востока, восхищался тем, что в Дамаске, в то время городе со 150-тысячным населением, «каждая улица, каждая мечеть, каждое публичное и частное здание, и каждый сад в изобилии обеспечены каналами и „фонтанами“»[656]. У истоков современного водоснабжения в Бомбее (совр. Мумбай) стояли не санитарно-гигиенические размышления, а тревога о потенциальной нехватке воды в быстрорастущем городе. Вопреки протестам индийских сановников, не безосновательно опасавшихся увеличения налоговых сборов, здесь уже в 1859 году, то есть раньше, чем в ином европейском городе, по инициативе муниципалитета была устроена городская система водоснабжения. Она также снабжала водой быстроразвивающееся производство хлопка в западноиндийской метрополии и снижала риск того, что частные владельцы водных цистерн попытаются использовать засуху для спекуляций в целях увеличения прибыли[657]. В Калькутте в 1865 году была введена в действие канализация для сточных отходов, а в 1869‑м запущены установки для фильтрации воды[658]. Первыми китайцами, которые познакомились с водопроводной водой, были императорские эмиссары, в 1860‑х годах путешествующие на борту океанских теплоходов. В Шанхае, городе, имевшем и в прежние времена лучшее качество воды, чем большинство крупных европейских городов-современников, в 1883 году были сооружены современная водопроводная насосная станция и разветвленная система трубопроводов. Строительство было осуществлено за счет частных инвесторов, а услугами станции пользовались прежде всего состоятельные европейцы и некоторые богатые китайцы, проживающие в так называемом международном районе Шанхая, своеобразном колониальном анклаве, находящемся под управлением иностранцев. Владельцы водопроводной станции стремились расширить радиус ее действия и никоим образом не преследовали «колониальной» стратегии дискриминации, ограничивая доступ китайцев к чистой воде. Тем не менее широкие слои китайского населения продолжали относиться к водопроводу с определенным недоверием. На протяжении нескольких поколений они выжили за счет речной воды из реки Хуанпу. С протестами выступили гильдии водоносов Шанхая, насчитывавшие более трех тысяч членов и опасавшихся новой конкуренции[659].
Упадок и подъем уровня здравоохранения
На начальной стадии эпоха модерна была временем нездоровым. Вместе с индустриализацией в первые пять-шесть десятилетий XIX века в города Англии пришли нужда, обеднение, культурный упадок и снижение физического благосостояния трудящегося населения. Англия платила высокую цену за то, что индустриализация началась здесь до того, как были осознаны причины санитарно-гигиенических проблем, возникших в растущих городах, и предприняты эффективные попытки их решения. Тем не менее многие люди добровольно брали на себя риск, связанный с опасностями проживания в городской среде, то есть делали сознательный выбор. Крупные и промышленные города были менее здоровым местом жизни по сравнению с сельской местностью, однако заработки там были несравненно выше, чем на селе. Дисциплина на заводах и фабриках была жесткой, но многие мирились и с ней, предпочитая избавиться от контроля дворянских господ или священников, типичного для сельской местности. Городская среда предлагала больше свободы для создания независимых общественных объединений или организации новых церковных общин[660]. В Соединенных Штатах уровень здоровья населения тоже снижался. Об этом свидетельствуют показатели среднего роста тела, которые историки обычно используют в качестве индикатора физического здоровья. Во время первой фазы американской индустриализации (1820–1850‑е годы) они постоянно падали, несмотря на необычайно благоприятную исходную ситуацию на рубеже XVIII–XIX веков. В Германии уровень жизни колебался, но в целом следовал тенденции постепенного повышения. Похожая ситуация наблюдалась в Нидерландах и в Швеции – двух странах, которые длительное время не проводили индустриализацию, но благодаря торговле, финансам и модернизирующемуся сельскому хозяйству двигались схожим