путем экономического развития[661]. Во Франции индустриализация началась около 1820 года и в среднем по стране привела к явному постепенному улучшению условий жизни во всех сферах. Это по-своему исключительный случай, поскольку страна была, подобно США, «индустриализатором» второй волны, но тем не менее не столкнулась с проблемой ухудшения физического благосостояния населения. Для объяснения французской ситуации существуют два взаимодополняющих аргумента. Во-первых, процесс урбанизации во Франции проходил гораздо медленнее, чем в Англии; таким образом, опасностей для здоровья, связанных с плохими условиями жизни в трущобах переполненных городов, здесь удалось избежать. Во-вторых, во Франции даже городское население употребляло мясную пищу чаще, чем население Англии (еще в XVIII веке ситуация была обратной), и благодаря хорошему питательному рациону имело более устойчивое к заболеваниям здоровье. Кроме того, одним из благоприятных последствий Великой французской революции стало относительно сбалансированное распределение доходов среди разных групп населения, что также способствовало снижению факторов риска для здоровья в условиях индустриализации[662].
В целом для стран с запоздалой индустриализацией «биологическая» цена современного развития оказалась менее высокой. Как только в оборот были введены новые знания о причинах эпидемий и мерах по борьбе с ними, крупные города постепенно перестали быть местом повышенной смертности и начали превращаться в более здоровую среду обитания, чем сельские просторы. Примером такого развития могут служить и Германия, и Индия, где в Калькутте, Бомбее и Мадрасе были частично заимствованы из британских городов современные мероприятия по улучшению санитарных условий. В обеих странах положительные изменения дали о себе знать в 1870‑х годах[663]. Распространение знаний в области медицины и гигиены, а также технологий по устройству канализаций и систем водоснабжения было типичным «транснациональным» процессом, по меньшей мере в Европе. Нововведения одной страны достигали других европейских регионов в относительно короткие сроки. Так, строительство современной сети водоснабжения британскими фирмами было начато в Берлине в 1853 году, в Варшаве – после 1880-го. Зачастую практические меры опережали процесс правового регулирования. И наоборот: например, Великобритания стала пионером законодательства в области общественного здравоохранения, но на его последующую реализацию ушло относительно много времени. А позже других пришедшая к промышленной революции Германия, напротив, очень быстро переняла санитарные новшества, внедрив их в практику еще до появления соответствующей законодательной базы. Здесь сработало традиционное право административных органов на прямое вмешательство и принятие самостоятельных решений. Высокая степень самоуправления (прусских) городов с их сильной муниципальной администрацией оказалась в данном случае преимуществом по сравнению с ситуацией в Англии, где слабые городские власти не скоро смогли сломить сопротивление представителей среднего класса, которые были основными плательщиками поземельного налога и старались избегать любых дополнительных затрат[664].
Внедрение системы здравоохранения в любом месте мира становилось переломным моментом. Даже там, где продолжали существовать и сохранять авторитет традиционные местные методы врачевания, глубина изменений становилась очевидной. Традиционная медицина, распространенная, к примеру, в Африке, была исключительно индивидуалистической, она была связана с харизмой и виртуозностью отдельных целителей или целительниц[665]. Внедрение же систем здравоохранения основывалось на иных предпосылках. Таковыми служили: 1) переопределение задач государства в сочетании с готовностью предоставлять ресурсы, необходимые для выполнения этих новых задач; 2) наличие биомедицинских знаний, включая практические меры, разработанные на основе этих знаний; 3) появление гражданской позиции, выражающейся в ожидании заботы со стороны государства о здоровье населения.
Интеллектуальным фундаментом для создания общественной системы здравоохранения, охватившей со временем весь мир, стала микробная теория Луи Пастера, которая восторжествовала в Европе в 1880‑х годах. Именно эта теория дала научное обоснование тем верным наблюдениям, которые на практике были сделаны ранее такими специалистами, как Джон Сноу. Научная теория устранила наконец необходимость в политических доводах для обоснования санитарно-гигиенических мер. На предыдущем этапе даже «правильные» по замыслу инициативы строились на сомнительных предпосылках и не приводили к таким выводам, которые поддавались бы обобщению. Только микробная теория привела к тому, что соблюдение чистоты сделалось абсолютным приоритетом. Благодаря ей возник «человек гигиенический» (homo hygienicus) – истинное творение бактериологии. Ученые, такие как Луи Пастер и Роберт Кох, стали культурными героями эпохи. Болезнь начала осмысляться вне экологического, социального, политического и религиозного контекстов. Здоровье было признано самостоятельной высшей ценностью – это убеждение укрепилось сначала среди представителей среднего класса и постепенно стало достоянием остальных слоев общества[666]. Вероятно, именно меры по улучшению санитарии существенно повлияли на снижение уровня смертности в Европе и Северной Америке – в большей степени, чем в любом другом уголке земного шара, где отчасти до сих пор стремятся достичь аналогичных результатов, применяя более простые и менее дорогие технологии. Универсализация целей не привела к универсализации средств. Так что западное влияние было на практике ступенчатым.
Крупные государственные инвестиции в «широкомасштабное» обеспечение больницами стали повсеместным явлением в мире в целом только в XX столетии. Публичная больница, основанная в Вене в 1784 году по указу императора Иосифа II, является образцом первой большой модерной больницы. В Великобритании XVIII век стал эпохой основания новых лечебных учреждений-госпиталей. На рубеже XVIII–XIX веков почти в каждом городе Англии и Шотландии существовала местная больница, а в Лондоне появилось даже множество специализированных. Великобритания стала мировым первопроходцем. В США эти процессы протекали намного медленнее. Все больницы, возникшие там на этом раннем этапе здравоохранения, возникли благодаря частным инвестициям – в отличие от больничного строительства, распространившегося на европейском континенте[667]. В Германской империи с 1870‑х годов больницы строились повсеместно до тех пор, пока на пороге Первой мировой войны даже не возник избыток больничных коек. В целом медицинские учреждения конца XIX века существенно отличались от лечебных заведений раннего Нового времени, которые предназначались для содержания больных и ухода за ними в скромных условиях. Модерные клиники были оборудованы с учетом последних достижений в области гигиены. В большинстве своем они служили только для временного медицинского обслуживания пациентов. Все чаще больницы использовались как место для обучения будущих врачей и как лаборатории медицинского искусства и науки. Благодаря развитию специализированных отраслей медицины и появлению типа врача-специалиста (в Германии с 1880‑х годов) значение этих функций больницы все больше росло[668]. До тех пор пока существовала опасность эпидемий, важной задачей здравоохранительных учреждений была готовность оказать своевременную медицинскую помощь при первой необходимости. Но долгое время не существовало твердой уверенности в том, повышает или все же понижает лечение больных в клинике шансы на их выживание[669]. Всеобщее признание западной модели клинического обслуживания в мире – явление совсем недавнего времени, которое тесно связано с новыми формами финансирования системы здравоохранения.
Относительное здоровье рабов Ямайки
На средний уровень состояния здоровья отдельно