счастья, покровительства Неба — дар заморской страны, привезённый Чжэн Хэ. Покровительство Неба — значит, строим дворец. И угробили столько людей… Бедный, бедный ни в чём не повинный цилинь!.. А уж скольких из слуг зарубил сам Чжу Ди! И наложниц, и евнухов — словно палач. С окровавленным страшным мечом. Со своей силой
дэ — столь благой и желанной для всех!.. Ко всем дьяволам дэ! Самодурство тирана — и всё сгинет в крови. Я не дал!.. И правленье его — даже вам, в Поднебесной — не рай. Напряженье всех сил, эпидемии, голод. У одних отнимали зерно, чтоб кормились другие. Сколько было смертей… Только планы росли!.. Я боюсь, что его не лечили — травили! Ртуть, мышьяк — знаю этих врачей! А итог — помраченье сознанья, страх смерти, стремленье к величью. И решил увеличить он флот! Может, впрямь захотел превзойти Александра, о котором слыхали у вас?.. И тогда нашептал я монгольским послам о бессилье владыки — и их хан Аруктай оскорбил Сына Неба, отказавшись выплачивать дань, начав делать набеги. И Чжу Ди, заорав, устремился в поход, а потом и ещё — чтоб навек усмирить непокорных… Сам я крика не слышал — рассказали о нём. Вот тебе разъярённый дракон!.. Правда, тут за набеги, за дело. Но вернулся б с победой — истощил бы Катай созиданием флота — а потом бы шагнул к покорению мира, к истребленью мильонов. И пришлось прекратить. Не своими руками, а заранее сделав обманный состав и всучив эту дрянь лекарям.
Только это не всё! Ведь Чжэн Хэ мог остаться в живых. Сын Чжу Ди — слабовольный толстяк — и ещё слабовольнее внук — не хотели ни моря, ни флота. Живописец на троне. Как рисует котов! А гиббонов! А мышек! Загляденье. Восторг. И какие уж тут океаны, моря? Корабли — на прикол, флотоводца — почти что в отставку. И вот тут — претендент на престол! Самозванец — но ловок, опасен, умён. Напугал Сына Неба — и пришлось ему вспомнить Чжэн Хэ — и стоявший в бездействии флот вновь отправился в море. Ты сумел возродить!.. Колебались весы. Победителем шёл флотоводец — и в награду хотел усиления флота. И похода на запад. И тогда-то на чашу весов лёг отравленный меч. Так-то, друг. И твоя тут вина». Я кивнул, соглашаясь. Тут он нового мне не сказал. Но обидно до боли… И тогда, сам не веря словам, я воскликнул: «Не всё ты убил! Есть там люди ещё. Возродят! И я знаю: уже возрождают!» Обманул. Захотелось сломать, доконать, показать всю бессмысленность дел, мыслей, жизни, судьбы!
Испытующий взгляд. И слова: «Уязвить захотел? Если б там возрождалось — не пришёл бы сюда. Ты ведь мстишь не за гибель Чжэн Хэ, а за гибель мечты. Я тебя понимаю, но, прости уж, не верю тебе». Помолчал — и добавил ещё, не оставив и тени надежды: «Возродить не сумеет никто. Мной убитый Чжу Ди смог заставить бы местную знать не мешать устремлению вширь, за пределы изведанных стран, по просторам морей. Остальные ж — игрушки в руках саранчи — нахватавших поместья князьков, царедворцев и прочей жиреющей твари! Император — Сын Неба — это гордо звучит — но всего лишь звучит. Хорошо, что они всё ж не заняли мир!.. И Катаю, пожалуй, от этого лучше. Удивляешься? Нет, не шучу. Это именно так. Не растратил всю силу вовне. Александр захватил много стран. А его Македония, Греция стали ничем. Опустели, утратили мощь. Так что вам было б плохо. А уж нам под тяжёлой пятой, всех готовой стереть в порошок, превращая в покорную массу, в однородное стадо… Не хватало ещё нам фискалов, вашей стражи в парчовых халатах, батогов при дворе, запрещенья отъехать от дома, разрешения петь и плясать, лишь когда императору это угодно, „промыванья мозгов“! И к тому же — всеобщая слежка: за соседом — сосед — и вообще — все за всеми! Нет, спасибо, не надо! В вашем мире своё есть достойное, в нашем — своё. И своё есть плохое у вас и у нас. И не надо чужого ни нам и ни вам!.. И в Катае не рай, и в Европе не рай. И властители ближе к чертям, чем к святым. Где-то церковь желает за всеми следить, где-то — власти. Но повсюду не могут. Слабо! Слава богу, до чёрта владык! Хоть порядка и меньше, но мир интересней. Всё бурлит и кипит. Где-то вырвут росток, где-то новый взойдёт. Может, что-то великое будет… И несладко придётся другим от такого величья!.. Побеждённому горе всегда. Так сказали когда-то у нас, и, наверно, у вас. Да и важно ли, где? Просто горе одно, кто бы где ни сказал… Мне о наших грядущих походах узнать не дано — даже если сейчас не убьёшь! Слишком много промчится годов. Я успею истлеть. Да и ты». И, брезгливо скривившись, продолжил: «В вашем мире, я думаю, время великих прошло. Я помог приближению к власти ничтожных — и мой мир тем спасён. И поверь: пожелай кто-нибудь возвратиться к стремленьям Чжэн Хэ — не позволят ему[31]. И помочь ты не сможешь — даже если вернёшься назад…». И я знал: это так. Не поплыть кораблям. Он всё делал надёжно, и не мне разрубить его сеть. Да и нужно ль рубить? Нужно ль их подавлять, диктовать нашу волю? Ведь не варвары здесь!.. Их дворцы, их картины, скульптуры! Их великий поэт, написавший про рай и про ад. Как похоже на наши ученья — и насколько отлично от них! И какая там страстность, энергия, пламя!.. Снова вспомнил собор, грандиозную мощь. И величье ума. И его изощрённость, искушённость в красе. Витражи, чудный свет — свет небесный, обретший нездешнюю суть, вдохновеньем и мудростью преображённый людьми. Тонкость мысли, искусство — не такие, как наши — но способны поспорить с тончайшим и лучшим у нас. В мирном споре, во взаимной учёбе — пускай! Ведь и вправду у истины множество граней. И краса — в их сверканье, а не в скучном, хоть мощном, едином огне… Очень странные мысли для тигра, готового мстить! Хоть не тигр я уже — и желаю ли мстить?
…Лишь мгновение ока, чуть заметная пауза между словами — а как много успел передумать!.. И не меньше прошло через сердце. Но закончилась пауза. Снова слова:
«…А мечты о бессмертье? О попытках найти в