весеннего вечера, когда само море, казалось, притихло в ожидании огромной звёздной ночи.
Когда черничный кисель морских сумерек загустел, Смотритель повёл затаившего дыхание Унимо наверх, в галерею с лампами.
Там Форин, не теряя времени, подробно объяснил устройство ламп и огромной изогнутой линзы, которая во много раз усиливала их свет. Унимо слушал внимательно и частично даже понял, поскольку его отец, в отличие от большинства других шейлиров, любил возиться с разными механизмами и охотно объяснял сыну, как они устроены и по каким законам действуют.
Устройство маяка было лаконичным и совершенным, так что можно было долго любоваться им. Поддерживать огонь было достаточно просто: нужно всегда держать определённый уровень масла в соединённых друг с другом лампах – не больше и не меньше. Стоило подлить масло в одну из ламп – и тут же оно мягким золотом перекатывалось во все остальные, и где-то час можно было не волноваться. Главное было не уснуть ночью, и Нимо удивился, как это Форин обходится без сменщика (Трикс, видимо, не занимался поддержанием света в маяке): ведь это ни одну ночь нельзя поспать.
Унимо заворожённо смотрел, как уверенно и аккуратно действует Форин. На то, как его длинные тонкие пальцы держат стеклянный сосуд с маслом, как он поправляет лампы, как тщательно протирает линзу. Сейчас Смотритель вовсе не казался равнодушным – напротив, его глаза горели, а губы были сосредоточенно сжаты. Он напоминал некоторых странных учёных или поэтов из числа друзей отца – когда они в переполненной гостиной вдруг начинали говорить о чём-то, что для них действительно важно, и в мгновение ока преображались.
Узнавать, как устроен маяк и как поддерживать огонь в лампах, определять наклон линзы по углу, с которым яркий луч маяка разрезал ночное небо, – всё это было очень интересно. Унимо не думал отлынивать от этой работы, – наоборот, проводить ночи, поддерживая свет маяка, казалось ему прекрасным занятием, – но он каждую минуту ждал, что Форин скажет что-нибудь о магии. Что-нибудь о том, зачем он на самом деле приплыл на маяк. Ведь они оба знали, что не затем, чтобы стать учеником смотрителя маяка, как бы ни притягательна была эта судьба.
– Главное – понять, что на маяке ты всегда один, что бы ни случилось, – сказал Форин, усаживаясь на табурет и неотрывно смотря на огонь ламп. – Мне это легко, но обычно людей это пугает. А не спать всю ночь совсем просто, ты увидишь. Но сейчас иди спать, ты почти не спал прошлую ночь, тебе нужно отдохнуть.
Унимо молчал, не решаясь ни заговорить, ни уйти. Наконец, когда Форин, видимо, решил, что его ученик ушёл, так что даже удивлённо обернулся, оторвав взгляд от сияния ламп, Нимо сказал:
– Я постараюсь. Но вы ничего не сказали о том, другом, чему я хочу у вас учиться.
Слова в голове как будто слиплись в один большой ком, так что отлепить нужные было очень сложно. Но Форин, видимо, понял, о чём хотел сказать Унимо, потому что, вернув взгляд на лампы, с обычным равнодушием произнёс:
– Ты сказал, что хочешь стать учеником смотрителя маяка. Ты ученик смотрителя маяка – значит, должен быть доволен. Спокойной ночи.
6.1.2 Omnes vulnerant, ultima necat41
В библиотеке Ледяного Замка легко было заблудиться. Огромные шкафы и каменные полки с книгами занимали всё пространство, а сложная система лестниц, переходов и галерей превращала поиск книги в увлекательное путешествие. Десятки хранителей ежедневно дежурили в секциях библиотеки, помогая в поиске книг и выдавая особо ценные под запись, но в целом никто не следил за тем, какие книги читают слушатели. Кроме, разумеется, «несерьёзных» разделов библиотеки, доступных слушателям только в определённые дни, да и то благодаря самоотверженным усилиям Тео Гранция.
Сам Тео любил приходить в библиотеку вечером, когда уже зажигались хрустальные лампы, но темнота ещё не скрывала величественную мощь собранных в одном месте знаний. Ройф и Мариона жаловались, что библиотека нагоняет на них ужасную грусть оттого, что одному человеку никогда не прочесть всех этих книг, даже если читать всю жизнь непрерывно. А ведь каждый день пишутся ещё и новые строки, страницы, тома… Однако на Тео это средоточие свидетельств человеческого разума действовало умиротворяюще: усилия не бесплодны, камень за камнем возводится собор бессмертной мудрости, чтобы когда-нибудь быть посвящённым Защитнику, показать ему, что всё не напрасно.
Но сейчас Тео был в каком-то постоянном раздражении и возбуждении – как ищейка, почуявшая след, но не нашедшая пока дичь. Он не смог последовать совету Инаниса и заниматься только тем, что полагалось делать слушателям. Точнее, он честно попытался – но, прочитав нужные для занятий книги, он не смог просто так уйти из библиотеки, не заглянув в секцию рукописей и первоисточников. Дежурный хранитель удивлённо взглянул на зашедшего на территорию старших слушателя, но ничего не сказал. «Может, пойти к Инанису и рассказать, что становится всё хуже. Или к Плинию», – с тоской подумал Тео, но тут же отогнал эти мысли. «Никто не может указывать мне, что читать, а что нет!» – возмутился он, вспомнив, что вынужден будет ещё тратить драгоценное время на упражнения с Плинием.
Поднявшись по узкой лестнице со светлыми перилами, украшенными замысловатыми растительными орнаментами, Тео зашёл в ту часть библиотеки, где хранились письменные свидетельства пребывания Защитника в Шестистороннем. Жёлтые хрупкие рукописи были бережно упрятаны в прозрачные стеклянные чехлы, так что перекладывать их приходилось с огромной осторожностью. Выбрав для себя стопку рукописей, которые он ещё не успел изучить, слушатель устроился за столом с неяркой хрустальной лампой. В эту части библиотеки читатели приходили редко, так что можно было разложить рукописи по всему столу в только Тео ведомом порядке. Он принялся читать строчку за строчкой на старокахольском, который до сих пор для многих его одноступенников был труднопостижимым, чтение на нём составляло для них немалый труд. Самому Тео тоже требовалась сосредоточенность, чтобы разбирать давно устаревшие слова, но он успел уже неплохо натренироваться в чтении таких текстов, работая в этой части библиотеки. За высокими узкими окнами наступал всё ещё ранний весенний закат в горах. Лампы как будто разгорались ярче, когда в них подливали заоконную темноту.
Постепенно Тео начал погружаться в то состояние, когда мир вокруг исчезал, оставляя только пустую рамку, в которой можно было без помех раскладывать свои мысли. В такие моменты Тео чувствовал себя счастливым, чувствовал себя творцом, соединяющим смыслы в огромное полотно, похожее на звёздное небо своей мнимой беспорядочностью, которая при должном понимании оборачивалась безупречным первозданным порядком.
Сейчас он шёл по тонкой нити своей догадки и нашёл целый лес фактов, подтверждающих его правоту. В долгожданном озарении