Я в растерянности пожевал губу.
— Ну-у… наверное, нет.
— Он тебя любит, правда?
— Лео! — шокированно повторил Тамир.
— Да, — твердо ответил я. — Вен меня любит.
— А ты его? — тут же отреагировал въедливый мальчишка.
— И я его тоже, — вслух признал я перед почти посторонними людьми.
Тамир прерывисто выдохнул, непонятно уставившись на меня.
— Значит, ты его не будешь обижать? И на противного Дорсета не променяешь?
Я засмеялся, прижал приставале пальцем нос, от чего он возмущенно фыркнул, и пообещал:
— Я очень постараюсь не обижать Вена. И уж точно никогда не променяю на противного Дорсета. Можешь не переживать, кнопка.
— Вот видишь! — тут же обернулся Лео к брату. — А вы бы еще кучу времени гадали и мучились. А надо было просто спросить! Делов-то!.. Нор, а ты Вена будешь к нам иногда отпускать? Он меня учит разным приемам, чтобы я умел себя защищать, а с Михасем они все скучные схемы Корабля разглядывают, но Михасю нравится…
— Как только Вен найдет время и соберется — он весь ваш, — заверил я, взял со стойки свои термосы, поблагодарил Тамира и пошел к выходу.
— Нор, — окликнул меня Лео уже в дверях. Я оглянулся. — Ты тоже приходи, ладно? У меня есть одна штуковина, я ее у Лина выменял, потому что она не работает и ему уже не нужна. Раньше она моргала и поворачивалась, а теперь не моргает и не поворачивается.
— Лео, да что же это такое! — возмутился Тамир.
— Ладно, — сказал я, — приду. Посмотрим, почему больше не моргает.
— И не поворачивается! — уточнил Лео.
— И не поворачивается, — согласился я и вышел, улыбаясь.
Так и шел с улыбкой на лице. Редкие прохожие смотрели недоуменно, кое-кто — даже с опаской. И постепенно мои губы перестали глупо растягиваться. Наверное, это и правда было странно — улыбающийся чужой человек с термосами, про которого только вчера один из клана сказал, что он лазутчик верхних, а другой в ответ его ударил. И как понять — кто обманывает, а кто нет? Кому верить, если голод действительно пришел после того, как им на головы свалился я?..
Вот когда впору пожалеть, что уродился таким неконтактным и нелюдимым. Ведь и тут Грендель оказался прав, посылая меня общаться с молодежью. Чужое и неведомое пугает больше, чем примелькавшееся и понятное.
Но я абсолютно не представлял, о чем разговаривать и как себя вести с другими жителями Даунтауна. Скорее всего, если я начну тужиться и изображать из себя рубаху-парня, получится только хуже — люди от меня вообще шарахаться начнут, подозревая нехорошие цели, с которыми я пытаюсь пролезть к ним в доверие. Мне ведь даже с рейдерами не удалось наладить контакт, а мы больше суток провели бок о бок. Говорят, совместно пережитая опасность сближает. Но я не чувствовал никакой близости. Только с Веном, а с ним у меня и до рейда все было не так, как с прочими.
Я добрался до флата, вошел, поглядел на сопящего Вена, обнявшегося с подушкой, поставил термосы на стол и загляделся на своего… ну да, любовника.
Слово отдавало сладостью, желанием, взрослой жизнью и даже, почему-то, ответственностью. Может быть, потому, что раньше я никому и ничем не был обязан, жил сам по себе, сам о себе заботился, сам за себя отвечал и мог ни о ком не беспокоиться. А сейчас уже не мог.
Еще вчера утром, даже будучи влюблен, я оставался свободен. Это были мои личные чувства, пусть даже они делали меня несчастным. Но я один нес за них ответственность. Теперь, когда «я» превратилось в «мы», все изменилось. Это наверху я мог посещать женщин трижды в неделю, хоть каждый раз новую, заниматься сексом в целях пользы для здоровья и продолжать оставаться сам по себе. Даже Адмирал, в нарушение закона приходящий к маме по ночам, все равно не отвечал ни за нее, ни за… ни за кого из нас — только за себя.
А здесь, начиная (в нашем случае — продолжая в новом качестве) жить вместе, люди переходили на какой-то иной уровень отношений. Я не умел его достигать и с ним справляться, но точно собирался попробовать. Поскольку отпустить Вена и вернуться к прежнему состоянию, когда каждый из нас был сам по себе, страшно оказалось даже представить. Любовник — это не тот, кто услаждает твое тело… вернее, не только услаждает, поправил я сам себя, розовея от яркого утреннего воспоминания и ощущая, как приятно потянуло ниже спины… он еще проникает в душу.
Без вопросов, в Даунтауне тоже просто удовлетворяли сексуальные потребности, не имея никаких планов друг на друга, кроме того, чтобы переспать. Но у нас с Веном ведь было не так. Иначе он оставил бы себе Лейна, правда?.. И я не хотел отказываться ни от чего, что сулило мне наше постоянное «не так».
Впрочем, возможно, только мое? Это мне было в новинку любить. Это я был неопытен и неуклюж, не умея осознать и выразить свои чувства. Это у меня замирало сердце от того, что теперь не запрещалось трогать руками — все и везде, без ограничений. И это для меня стало откровением, что и ко мне можно прикасаться где угодно и делать со мной что угодно. У Вена такое случалось и до меня. Причем не один раз.
Я смотрел на белобрысого дылду, по-прежнему тискающего подушку, и думал — что же он во мне нашел? Я ведь совершенно обыкновенный парень, каких даже здесь сотни, а наверху — еще больше. Любой мог обнимать Вена, прижиматься к плечу, целовать в шею, отдаваться на узкой кровати, пачкая простыни, любой мог любить его так, что разрывалось сердце... В него ведь легко было влюбиться — в моего Вена. В его спокойную надежность, в уверенность, в нежность, которой он так просто делился, в заботу, которую готов был так щедро проявлять и ничего не требовал взамен.
Мне вспомнился тот наш разговор, когда я поинтересовался, не сумасшедший ли он, если решил, что я должен делить с ним постель. А Вен не нашел ничего лучше, чем наорать на меня — мол, раз я такой избалованный и брезгую спать с ним на одной койке, то могу проваливать в общежитие на отдельный матрас. Ему же тогда и в голову не пришло, что за гостеприимство можно брать какую-то плату, что доброта продается, как и все остальное. И только спустя время он сообразил, о чем я, и тогда выдал о подростках, с которыми не трахается…
Он был чудесный. Особенный. А я… Я был как все. Только с другим парнем у Вена оказалось бы меньше проблем. Он бы не был верхним, не был сыном Адмирала, никто не подозревал бы его в двойной игре и пособничестве Скайполу, он не бухался бы то и дело в обмороки, и характер у него наверняка был бы не таким угрюмым.
Брови спящего Вена трагически приподнялись, потом он нахмурился, и я сделал шаг к нему, наклонился, опасаясь нового кошмара и собираясь его предотвратить. А Вен вдруг резко выбросил руку из-под подушки, схватил меня за шею и завалил на кровать — я даже пикнуть не успел, как он подмял меня под себя, довольно улыбаясь. Я попытался брыкаться, но меня держали крепко.
— Ты так усердно думаешь, что у меня вот-вот заболит голова, — наглый притворщик легонько укусил меня за ухо.
— Хорошо, что ты не знаешь, о чем, — вздохнув, я зарылся пальцами в его патлы.
— У тебя есть от меня секреты? — он потерся носом о мою щеку.
— Да. Я думаю, как бы мне тебя удержать.
— В каком смысле? — удивился Вен. — Собираешься привязать меня к кровати? Так я и сам из нее не вылезу, пока ты рядом. Только ты скоро сбежишь.
— Я? Сбегу? — возмутился я. — Не дождешься, — и потянулся к нему за поцелуем.
И пока мне его с удовольствием дарили, а в груди оживала моя личная звезда, я подумал, да на кой мне, в самом-то деле, поверять алгеброй гармонию? Я счастлив, пока Вен со мной, и не имеет никакого значения, почему и что он во мне нашел. Так я ему и сказал, когда нам удалось оторваться друг от друга.
— Я так рад, что ты меня нашел, Вен.
— Я тоже рад, — согласился он. — Но если мы не встанем прямо сейчас, то ты опоздаешь к Гренделю.
— Ох! — я подскочил на кровати. — Уже так много времени?
— Угу, — он сел и с удовольствием потянулся. — Я же говорил, что ты скоро сбежишь.