— Ну, как я понимаю, ты тоже имеешь отношение к врачеванию. Так что давай переходить на «ты», коллега.
— Давай… те, — согласился я. Все-таки сразу не получалось.
— Ладно, проходи в палату, только не шуми — Бен еще спит.
Я направился через приемную к знакомой комнате.
Рада лежала на той же кровати и, кажется, в той же позе — разве что глаза теперь были открыты.
— Привет, — прошептал я, устраиваясь на стуле рядом. — Ты как?
Я не ожидал, что она ответит. Но Рада разлепила сухие губы и произнесла:
— Никак. Как будто у меня вынули сердце. Ты бы смог жить без сердца, Нор?
В когда-то сияющих, а теперь тусклых зеленых глазах не отражалось ничего. Только больничный потолок.
— Не смог бы, — честно ответил я. — Но тебе дали второе сердце. И оно не сможет жить без тебя.
— Ты о ребенке? — равнодушно спросила Рада. — Мне все кругом только о нем и твердят: «Думай о ребенке, думай о ребенке». А чего о нем думать? Его еще нет. А Тор был, и он… — она резко замолчала.
Я боялся увидеть, как обращенные к потолку глаза заблестят, наполняясь слезами, поэтому торопливо зашептал:
— Как это нет? Кто тебе сказал, что нет? Я вчера с ним, между прочим, разговаривал! Неужели ты думаешь, я настолько идиот, что стану разговаривать с тем, кого нет?
— С ним? Разговаривал? — она чуть повернулась ко мне, машинально положив ладонь на живот.
— Ага, — довольный успехом, продолжал я. — Поговорили с ним по-мужски. И, вообще-то, я обещал, что его тут будут носить на руках и целовать пяточки. Это мне что теперь — забирать свои слова обратно?
— Целовать пяточки, — растерянно повторила Рада. — Он… он… мальчик?
— Ага, — обрадованно закивал я. — Боевой такой пацан. С хвостом, правда, пока, но это ерунда — позже отвалится.
Я нес какую-то невообразимую чушь, однако, похоже, она действовала, потому что Рада слушала и реагировала, а это было хорошо.
— Я ему прямо так и заявил вчера: его тут ждут и уже любят, а теперь что выходит? Родная мама считает, будто его нет! Я бы на его месте обиделся и ушел в глухую несознанку. И отказался бы расставаться с хвостом!
— Мама, — прошептала Рада, — я — мама, а Тор… — она вдруг посмотрела на меня совершенно больными глазами, приподнялась, потянулась ко мне, уткнулась в рубашку и тихо заплакала.
Я беспомощно поглядел на Нору, стоящую на пороге, но она сделала мне знак, мол, все в порядке, ободряюще кивнула и скрылась в приемной.
Я осторожно погладил Раду по волосам, обнял за плечи, вспоминая, как мы сидели в обнимку трое суток назад, после чего я отвел ее к Тору — счастливую и обнадеженную. Теперь все было иначе. Мне некуда было ее отвести и нечем обрадовать. Зато самому вдруг оказалось и куда идти, и кому радоваться, и из-за кого испытывать невероятные ощущения, когда в груди поет сердце… а сидеть приходится очень аккуратно, на одной половинке задницы.
— Мне очень, очень жаль, что ты не успела в полной мере порадоваться своему счастью, — глухо проговорил я. — Я тебе сочувствую, и если могу чем-то помочь… мы с Веном можем чем-то помочь, — тут же поправился я, — ты только скажи.
— Мы с Веном? — Рада подняла заплаканное лицо и отпустила мою рубашку. — Так это правда, что ты с ним?
Ну вот, и сюда уже донеслось. Зря я возился перед зеркалом, тщательно закрывая шею воротником. Но не врать же, когда она спрашивает.
— Да, — признался я и, понимая, как неуместно сейчас начну сиять, опустил глаза в пол.
— Дождался, значит, белоголовый своего часа, — раздался знакомый сонный голос с соседней койки. — Уже, небось, и соблазнить успел?
Я покраснел, бросив на Бена уничтожающий взгляд. Нашел тоже, о чем вести беседу при девушке!
— Значит, успел, — удовлетворенно протянул Бен. — Зря ты, мелкий, так быстро сдался. Надо было меня подождать, пока я окончательно поправлюсь. Я же говорил — лучше меня никто не справится с приобщением новичка к плотским утехам. Хоть Вен, конечно, и мой ученик, но ведь учитель всегда знает больше ученика, а?
— Меня все устроило, — процедил я, упрямо не поднимая головы.
Хотелось немедленно провалиться сквозь пол. Вот тебе и пришел к девушке, утешил… Черт бы побрал этого озабоченного типа.
И тут меня осенило. Я встал со стула, пристально вгляделся в ухмыляющуюся физиономию Бена, который по грудь оставался укрыт покрывалом, подошел и положил ладонь ему на голое плечо. Он дернулся, но я сжал пальцы сильнее, не выпуская, разворачивая набок, и едва он поддался, опустил вторую руку на шею сзади. Тыльную сторону ладони защекотали короткие рыжие лохмы. Больше Бен дергаться не стал, и я сумел его прощупать.
Конечно, как я и думал: повреждение спинного мозга привело к расстройству половой функции. То-то, верно, переживает, зар-раза!
— Знает — не значит «может», — негромко оповестил я Бена, не удержавшись от маленькой мести. — В таких вещах практика важнее теории.
И пока он захлебывался возмущением, провел по напряженной спине вниз, уговаривая мышцы расслабиться, уменьшая давление в межпозвоночных дисках, потом помог кровеносным сосудам немного расшириться, увеличивая снабжение паховой области. Даже удивительно, насколько легко у меня это получилось. Впрочем, я ведь привык лечить мамину больную спину. А здесь было немногим сложнее.
— Но если ты прекратишь меня подкалывать, — коварно продолжал я, даже сквозь полотно покрывала ощущая, как теплеют поясничный и крестцовый отделы, — думаю, тебе удастся подцепить еще пару-другую учеников. А вот если не перестанешь…
Бен явно почувствовал мои манипуляции, поскольку перестал выглядеть возмущенным, а когда я его отпустил, сел в кровати и, смиренно сложив руки перед грудью, пропел:
— Прости меня за неучтивость, о великий и несравненный целитель Нор! — потом встал, закутался в простыню и величественно удалился в сторону душевой.
Я обернулся и поймал отблеск улыбки на лице Рады. Кажется, ее забавлял этот великовозрастный ребенок.
— Мне пора, — виновато сказал я ей, боясь услышать что-нибудь вроде «Счастливый никогда не поймет несчастного».
Это, конечно, отчасти было правдой. Потому что мне оставалось доступно то, чего лишилась она — обнять любимого, прижаться, поцеловать. Но я испытал такую же боль — вчера, когда думал, что потерял Вена. И прекрасно понимал, как Рада себя чувствует.
— Иди, — согласилась она. — И попроси от меня прощения у Вена.
— За что? — вытаращился я.
— Он знает.
Она не стала откровенничать, а я не настаивал. Просто кивнул и вышел.
Сегодня в столовой очереди тоже не наблюдалось. Но я, кажется, просто рано пришел. Кроме Тамира, проворачивающего поварешку в большом чане, около стойки стоял только Лео. Я с грустью посмотрел, как мало каши в их двух термосах. А ведь это на троих детей и на беременную Лику. И сахарных сухариков на стойке лежало совсем немного. Я на них даже покушаться не стал. Может, кому-то из малышей больше достанется.
— Тебе на двоих? — хмуро поинтересовался Тамир.
— Да, — кивнул я.
И пока Тамир наполнял для меня емкости, поздоровался с Лео. Тот не спешил уходить со своей тарой, глядя на меня.
— Привет, — ответил он, и тут же поинтересовался: — А ты знаешь, что вчера Вен из-за тебя дрался?
— Дрался? — поразился я. — Когда?
— Да вечером, вот тут, в столовой, — с готовностью откликнулся Лео, не обращая внимания на знаки, которые подавал ему Тамир. — Лейн ляпнул, что ты лазутчик верхних, а Вен ему бац — и в морду. Тот повалился на Дорсета, шум, суета, все думали — сейчас ой чего начнется, но не началось. Знаешь, какой Вен страшный, когда разозлится?! Жуть! Но тут Дар как раз появился. И вся дорсетовская компашка сразу раз — и совсем хвосты прижала. А Михась как услышал про все это, говорит — не стану больше с Дорсетом в Лабиринт ходить, он противный. А ты тоже его считаешь противным?
— Лео! — не выдержав, оборвал мальчишку Тамир.
— А чего «Лео»? — тот возмущенно взмахнул рукой. — Вы, взрослые, всегда столько разных трудностей придумываете. А я знаю, что вам с Ликой интересно. И мне интересно. И Михасю интересно. Поэтому я не буду мучиться и спрошу — Нор, Вен же больше не любит Лейна, да?