китайцы эмигрировали не за этим. Даже если они были вынуждены вступать в долговые обязательства, чтобы оплатить переезд, все равно они, как правило, не были обречены на подневольный труд. Другими словами, большинство китайцев, покинувших родину, делали это не в качестве кули. Китайская эмиграция в Северную Америку началась в 1848–1849 годах во времена золотой лихорадки и была добровольной. Потому этот процесс имел больше сходства с происходившей в то же время эмиграцией из Европы, чем с торговлей кули, когда завербованных наемников принуждали к труду. Сходный характер имела по большей части миграция в регион Юго-Восточной Азии и в Австралию. С 1854 по 1880 год, то есть в пик китайской эмиграции, только из порта в Гонконге империю покинуло больше полумиллиона китайцев, свободных от кабалы контрактных отношений[613].
Доля возвращенцев среди мигрантов из Китая была самой большой в сравнении с числом других вернувшихся на родину мигрантов, участвующих в массовых миграционных потоках XIX века. Внутренняя связь китайцев с местом рождения была настолько тесной, что порой проживание за границей даже спустя несколько поколений считалось временным состоянием. Среди мигрантов из Китая переезд за границу редко понимался как повод расстаться со своим прошлым, полная смена жизненной парадигмы и ассимиляция на новом месте, как это было принято у европейцев. Движение китайских переселенцев мыслилось как распространение южнокитайской экономики за ее пространственные пределы. Предположительно около 80 процентов китайцев, покинувших в XIX веке берег Китая, затем вернулись на родину; среди переселенцев из Европы доля возвращенцев составляла около 25 процентов[614]. Высокая степень циркуляции и колебания миграционных движений приводят к низким статистическим показателям абсолютного числа переселенцев. Согласно переписи населения, в 1870 году в Соединенных Штатах Америки насчитывалось чуть более 63 тысяч китайцев, а согласно следующей переписи, проведенной в 1880 году, когда китайская иммиграция в США уже начала снижаться, китайское население насчитывало всего 105 465 человек[615].
Единственным регионом в мире, где обосновалось большое количество китайцев, стала Юго-Восточная Азия. Традиционно это был регион, куда по морю приезжало много китайцев – до Сиама, Вьетнама или Бирмы они доплывали главным образом на кораблях. Здесь европейские колониальные власти в целом поддерживали приток китайского населения, представители которого выступали в роли торговцев, предпринимателей и горнорабочих и заполняли лакуны в системе местной экономики, которые не могли заполнить ни европейцы, ни местные жители. Мигранты из Китая считались надежными налогоплательщиками. В глазах местной администрации, кроме усердия и деловитости у китайцев были и другие преимущества, например высокий уровень самоорганизации. Под руководством старейшин и глав тайных обществ мигранты из Китая вели жизнь в хорошо слаженных сообществах и не доставляли колониальному государству проблем. Несмотря на свою преданность отечеству, китайские меньшинства в Юго-Восточной Азии были лояльными подданными европейских колониальных властей. В долгосрочной перспективе миграция привела к результату, не зависящему от характера передвижений: на побережье Китая, как и в Индии, сформировались определенные районы, полностью ориентированные на эмиграцию и зависящие от нее в экономическом плане. Целые регионы, поселения и отдельные семьи приобретали транснациональный характер. Их членов связывали более тесные узы с родственниками или соседями, проживающими в Перу или Айдахо (где доля китайского населения доходила временами до 30 процентов), чем с земляками из соседней деревни[616].
Миграция для найма на контрактные работы строже контролировалась со стороны правовых и политических инстанций, соответственно, статистика этих передвижений более полная, чем данные о неорганизованной миграции. Поэтому надо понимать, что число мигрантов, покинувших границы своих стран в Южной и Восточной Азии, значительно больше, чем это зафиксировано. Не следует занижать и число эмигрантов, которые уехали с насиженных мест не как рабочие, а как торговцы. По некоторым оценкам, более 29 миллионов индийцев и 19 миллионов китайцев переселились в период с 1846 по 1940 год в страны Индийского океана и в южные Тихоокеанские регионы. В количественном отношении это передвижение населения сравнимо с эмиграцией из Европы в Америку. Только десятая часть подобных переездов определялась устройством на контрактную работу, хотя поддержка частных или государственных кредиторов часто играла не последнюю роль[617]. Первая мировая война не сыграла для миграционных процессов в южной части земли столь весомую роль, каковую она сыграла для трансатлантических миграционных потоков. Только мировой экономический кризис, а затем военные действия в Тихоокеанском регионе во время Второй мировой войны нарушили сложившиеся пути китайской и индийской эмиграции.
8. Причины миграции в глобальной перспективе
В XIX веке на дальние расстояния перемещалось гораздо больше людей, чем когда-либо прежде. Иной раз на дорогу уходило много времени. Буддийский учитель Сюй Юнь отправился в 1882 году в путь к священной горе Утайшань, чтобы посетить святилище, расположенное в районе Синьчжоу. Так как он в дороге каждые три шага припадал к земле, то ему понадобилось два года, чтобы преодолеть расстояние длиной в полторы тысячи километров[618]. Сюй Юнь был паломником. О практике паломничества не стоит забывать, когда идет речь о перемещениях крупных групп людей. В Европе, Азии и Африке желание посетить религиозные центры и в XIX веке поднимало на ноги сотни тысяч людей. Самым крупным движением паломников был хадж в Мекку. Обычно люди добирались до Мекки большими группами в составе каравана или на борту судна, позже, благодаря Суэцкому каналу и построенной в Хиджазе железной дороге, на дорогу стало уходить меньше времени. Общее число паломников (которое сегодня может превышать миллион) колебалось из года в год; на протяжении XIX века оно выросло в три раза и достигло 300 тысяч человек. Типичный паломник, следовавший, например, из Малайи, был пожилым представителем местной элиты, достаточно состоятельным, чтобы предпринять путешествие за свой счет[619]. В XIX веке для паломников были проложены новые маршруты, в основном с Балкан и из царской России. Для недавно образованных в Западной Африке мусульманских государств был характерен «натиск на Восток». Многие пути миграции внутри африканского континента, которыми следовали отдельные группы верующих или даже целые народы, возникали потому, что паломники хотели достичь святых мест. Ожидание конца света связывалось с надеждой на спасительное явление мессии, или Махди, к которому верующие хотели оказаться поближе в момент катастрофы. Натиск колониального вторжения только служил катализатором для передвижения в поисках защиты высших сил[620]. К началу XIX века уже сформировалась разветвленная сеть паломнических маршрутов. Китайские мусульмане путешествовали в Мекку и Каир, в то время как другие исламские паломники, напротив, стремились в Китай – на территории империи их притягивали захоронения суфийских святых.
Новым явлением в XIX веке стали перемещения людей на дальние расстояния, не связанные с работорговлей.