работника от них волосы встали бы дыбом! Но в том-то и беда партработников, что они по душам разговаривать давно уже разучились. Даже Горбачев.
Трудно мне было лишь в самом крайкоме, хотя и там я был обласкан и принят с почетом. Но и в этой трудности была своя правда, ибо и не могло быть иначе. Иначе я был бы не самим собой, и эту книгу писать бы не имело смысла. Я это тоже однажды понял.
В моих поездках по краю меня обычно сопровождал какой-нибудь «мальчик» – инструктор того или иного отдела крайкома. Мне такое сопровождение было удобно. Все дорожные хлопоты ложились на сопровождающего. А мешать – кем бы он ни был, он особенно не мешал. У моего спутника всегда находились собственные дела и собственная заинтересованность, очень далекая от моей. Все сопровождающие были на один манер. Они всегда удивлялись моим вопросам, относили их или за счет моего чудачества (что возьмешь с академика!) или моей некомпетентности. Поэтому к беседам, которые я вел, они относились обычно без всякого интереса и участия в них, как правило, не принимали. А это как раз меня больше всего устраивало. В свою очередь, и я тоже старался не вмешиваться в дела моих сопровождающих. Но такое, увы, не всегда получалось. Об одном из таких случаев я сейчас расскажу.
Однажды мы приехали в одну из больших станиц, расположенную километрах в шестидесяти от Ставрополя. Мне все было интересно. И я не торопился ехать на полевой стан, где нас ожидали. Мы проехали по широким улицам города, застроенным добротными домами, и неожиданно оказались на рынке, точнее на базаре, который назывался колхозным рынком. Мой спутник остался в машине, а я пошел побродить и присмотреться к жизни. Рынок оказался на удивление хилым, несмотря на то, что начинался виноградный сезон. Даже фруктами торговали люди, приехавшие издалека, причем «кавказских национальностей», как теперь стало принято говорить. Местных почти не было, а цены – ну, не московские, конечно, но весьма и весьма высокие. Я спросил своего сопровождающего, как такое может получаться в благодатнейшем крае, но он только пожал плечами: «Я на рынок не хожу». Закономерный ответ!
Затем я зашел в столовую, которая именовалась рестораном, и съел (и заставил съесть моего спутника) «стандартный обед», который стоил рубль – по тем деньгам и времени года отнюдь не дешево. Оказалось, что наш обед – весьма посредственное нарпитовское произведение. Снова вопрос, и снова немое пожатие плечами. Я думаю, мой спутник уже давно не был в обычной столовой в роли простого смертного.
Затем, к неудовольствию сопровождающего инструктора, я пошел в городскую библиотеку – несколько чистеньких и уютных комнат. Заведующая, ушедшая недавно на пенсию учительница русского языка, из местных казачек, была интеллигентна, умна и не лишена чувства юмора. Разговор настроил меня на добрый лад. Почувствовав мой интерес, она долго рассказывала о своем житье-бытье, о крае и его традициях. А я в это время думал: какие приятные люди живут в этих станицах, как с ними легко иметь дело, как они все понимают, знают и умеют. Как важно им не мешать! Не мешать жить и работать.
Я распрощался и получил приглашение зайти еще завтра: меня собирались напоить чаем. Дав обещание обязательно приехать, я уже совсем в добром настроении поехал к председателю колхоза.
В правлении его не было. Мой инструктор выразил неудовольствие: «Его же предупредили, что я приеду!» Председатель был на полевом стане – еще километров двадцать по бескрайней, уже убранной пустынной степи. Неожиданно мы очутились в совершенно удивительном месте. Небольшой хуторок в глубокой балке, журчащий ручеек, а кругом яблоневый сад. Я подумал: а как же здесь хорошо в апреле или мае! Впрочем, хорошо было и в августе.
Председатель оказался моим ровесником и, увидев среди моих колодок ленинградскую медаль, сразу же настроился благожелательно. Для начала завел военный разговор. Оказалось, что мы с ним в одно время были на станции Хвойная, что на Волховском фронте. Только тогда я был старшим лейтенантом, а председатель – старшим сержантом. Несколько минут общих воспоминаний, и наш хозяин перешел со мной на «ты», и я стал для него просто любопытствующим Николаичем. Имя Никита ему что-то не понравилось.
Председатель повел нас обедать. Это было не лишним после стандартного нарпитовского обеда. Свежайший борщ со сметаной, какое-то мясо на второе. На столе кувшин с молоком, арбуз на сладкое. А хлеб – давно я не ел такого хлеба! Я рассказал моему председателю и о рынке, где торгуют кавказцы, и о нарпитовском обеде… Он нахмурился: «Знаю, все знаю, Николаич! Не мешали бы мне эти молодчики, – он покосился на моего спутника, – завалил бы всю станицу продуктами. И усатым гостям здесь делать было бы нечего. И обеды в ресторане не из консервов бы делали. А знаешь, сколько я беру за обед, который ты сейчас съел? – Он совсем оживился. – Не поверишь. Полтинник. И доход еще с него имею. Иногда до двадцати копеек. А нарпит даже с его рублем прогорает!»
Вечером я долго сидел с главным агрономом. Тоже из казаков, лет пятидесяти. Кончил заочно сельхозинститут. Всю жизнь в поле. Меня интересовало, как реализуются рекомендации ставропольских ученых. – «А никак. По весне получаем из Ставрополя разнарядку – где, что и как… Тут не до самодеятельности».
Утром, покидая гостеприимный хуторок, я наблюдал отвратительную сцену. Мой спутник орал на агронома. А пожилой человек стоял перед ним навытяжку и, оправдываясь, говорил: «Вы не волнуйтесь, Николай Степанович, все будет в ажуре…»
Когда мы сели в машину и поднялись из балки на степные просторы, я не выдержал и устроил моему спутнику разнос. – «Николай Степанович! Ну, как вы так можете? Вы же ему в сыновья годитесь. Какое вы имеете право говорить ему «ты»? Откуда такая грубость? Да и понимает он все в сто раз лучше, чем вы». Мой спутник явно обиделся. Но резко отвечать побаивался. Вроде бы гость от Горбачева, да и с первым обедает вместе. Но, насупившись, он произнес фразу, которая была хуже любого крика: «Вы же их не знаете, дай им только волю. Они такое…» Что «такое», я уже не слушал. И до самого Ставрополя угрюмо молчал, погрузившись в собственные мысли.
Через месяц или два А. А. Никонова и меня пригласил к себе М. С. Горбачев. Он был тогда секретарем ЦК по сельскому хозяйству, то есть ведал всем сельским хозяйством страны. Александр Александрович уже был тогда избран президентом ВАСХНИЛ. Разговор шел о Ставрополье, о взаимодействии большой Академии со ставропольским сельхозинститутом, в частности. Обстановка была рабочая