дыма, в голос захохотал. Этот шум не мог не разбудить спящего Горена. Потирая глаза, вурмек смотрел то на ящера, то на девушку и не мог понять происходящего.
– Верни обратно,– с трудом сдерживая смех, сказал Багарас и выхватил из рук девушки курительную трубку.
Вурмек удивлённо проводил его жест глазами.
– Что здесь произошло?– спросил он Денизьям, протягивая ей бутыль с водой.
– Воздух в здешних краях такой свежий, что девчонке стало трудно дышать,– негромко произнёс ящер через зажатую в зубах трубку.
Метнув в сторону пангосса жалящий взгляд, Денизьям сказала:
– Этот добрый господин говорит, что мы на подходе к городу, что стоит там, впереди. Вот только я не могу разглядеть, чем укреплены его стены, камнем или деревом.
Горен, прищурившись, посмотрел вдаль. Линия горизонта, освещенная струящимися из облаков лучами солнца, была пуста.
– Видишь её?– спросил Багарас вурмека, указывая пальцем перед собой,– Ту мерцающую точку вдалеке? Это одна из семи вершин скалы Ваду́рия. За ней Сте́наттен- город, который может дать вам убежище.
Так и не разглядев ничего впереди, Горен удивлённо посмотрел на ящера.
– Или отказать в нём,– добавил пангосса.
Произнесённые ящером слова должны были взволновать Денизьям и Горена, но друзья отнеслись к ним равнодушно. Стыд, смятение, обида, страх- все эти чувства, так внезапно вторгшиеся в их души в Гноле, стремительно сменяя друг друга и путая привычное понимание действительности, исчезнув, оставили после себя некую пустоту, которая позволяла вурмеку и девушке чувствовать отстранённую холодность к происходящему с ними.
Как и Денизьям, Горен не увидел впереди города, о котором говорил пангосса, и спорить о его существовании не стал. Вместо этого, он попытался вернуться мыслями к пережитому за последние дни. Как это ни было странно, воспоминания не отозвались в нём ни одним из чувств. На душе вурмека было легко и спокойно. Это удивило и в тоже время восхитило его. Юноше вспомнилась книга Онёбуса и слова, которых в Вурмекском Лесу, перечитывая снова и снова, он так и не смог понять, но, которые теперь звучали в мыслях Горена как его собственные. «Главным открытием в этом долгом и, несомненно, очень значимом путешествии стал я сам. Я узнал себя другого, того, который многие годы был скован цепями из навязанных ему когда-то лживых истин и рождённых ими нерешительности, боязни, беспомощности и ещё множества ощущений и предубеждений. Происходящие одно за другим события высвобождали меня настоящего. Особенно ярко я ощущал эту свободу в те моменты, когда свершающееся было столь стремительным, что полагаться на размышления было невозможно. Просто невероятно, как смело и легко меняется сознание, если позволить ему не подчиняться чувствам. Ты становишься сильным и духом и телом. Всё, что может заставить сомневаться уже не имеет над тобой власти. Тогда ты по-настоящему свободен, созвучен с миром и всё сотворяемое тобою верно». Рассуждения старика с удивительной точностью отражали происходящее внутри Горена, но мысль его по-прежнему казалась вурмеку слишком сложной, чтобы с уверенностью сказать о том, что смысл её он понял полностью. Что-то личное, незримой нитью вшитое Онёбусом в каждую строку его книги оставалось для юноши тайной и этим ещё больше подкрепляло его интерес к сокрытому в ней.
Испытывала ли Денизьям в тот момент нечто подобное, или же мысли девушки занимало совсем иное, но она как и Горен казалась отрешённой, витающей где-то далеко от снежной долины. Денизьям смотрела вдаль, и взгляд её был пустым и неподвижным, не касающимся ничего реально осязаемого.
Из троих путников только пангосса был обращен к действительности. В отличие от девушки и вурмека он был сосредоточен и выглядел даже более настороженным, чем прежде. Ящер изредка посматривал на своих вдумчивых спутников, но не прерывал их размышлений, а больше прислушивался к окружающим звукам и осматривался вокруг.
Вскоре Багарас велел лошадям идти медленнее, а ещё через несколько минут остановил их.
– В Стенаттене не принято ездить верхом,– сказал он, спешившись.
Ящер помог спуститься друзьям на землю и, сняв со спин лошадей вещевые мешки, произнёс:
– Это понесём мы. Животные должны быть свободны от любой поклажи.
Отдав Горену и Денизьям их мешки, пангосса перекинул через плечо свой собственный, выпустил из рук вожжи и зашагал вперёд. Несмотря на дарованную свободу, лошади не оставили хозяина, а послушно последовали за ним, держась позади. Обогнав их, вурмек и девушка встали около ящера и, стараясь не отставать от него, пошли рядом.
C каждым шагом путников линия горизонта менялась, как по волшебству. Её прозрачная пустота обретала объём, медленно вырисовывая в кажущемся незаполненным пространстве угловатые очертания скал. Укрытые снегом стены Вадурии, извиваясь остроконечной ломаной линией, издали едва читаемой взором, простирались в обе стороны, где их границы внезапно исчезали, поглощённые белой пеленой долинных снегов. Горену вспомнились горы тарудов и осколок Мунаи на Волчьих Берегах. Бесконечно высокие, сложенные из черных каменных глыб северные горы, увиденные вурмеком в начале путешествия, поразили его своей мощью. Тогда, восхищаясь их величием, он вспоминал маленькую скалу, что укрыла его от волков, и посмеивался над её крохотностью. Однако, как и всё в землях севера, горы были холодны и лишены некоего уюта. Их сила и красота пугали, но не трогали. Вадурия же, напротив, казалась живой и вызывала в вурмеке необъяснимое ощущение, близкое к чувству защищенности. Как и горы тарудов, эта скала была покрыта снегом, но в отличие от них источала неосязаемое тепло, то которое чувствуешь душой, находясь рядом с дорогим твоему сердцу местом. Глядя на неё, Горену хотелось остановиться и отдышаться, как это бывает, когда спешишь к родному дому и, увидев его издали, замедляешь шаг, будто уже стоишь на его пороге. Желая поделиться испытанным, вурмек посмотрел на Денизьям, потом на ящера, но, не увидев в их лицах ничего кроме отрешенных мыслей, не отважился заговорить.
Скала становилась всё ближе к путникам и, теперь Горен и Денизьям поняли, почему не разглядели её раньше. Стены Вадурии были почти прозрачными. Собранная из тысяч стекловидных кристаллов, местами мутных с бледно-голубым свечением, скала сливалась с окружающим её пространством.
– Эти морозы спасли народ Стенаттена от воинов,– нарушив молчание, с улыбкой произнёс пангосса,– В пору снежных бурь, незнающий этих мест или не решится идти через долину, или будет ползти по её земле на животе и не увидит Вадурии.
Хрипло рассмеявшись, Багарас вновь достал свою трубку, наполнил её табаком и закурил.
– За прошедший месяц это первый день, в котором нет метели,– снова заговорил он и, выпустив из носа дым, тихо прибавил,– Даже странно…
– Там кто-то есть,– перебила его девушка, указав перед собой рукой.
На одном из выступов скалы неподвижно стоял человек.
– Значит, Намва́на дошёл,– тихо произнёс пангосса и едва заметно улыбнулся.
Девушка вопросительно посмотрела на Горена,