дома, где их уже ждали сладости и сдобная выпечка. Соблюдение этой приятной традиции было важнейшим условием для поддержания так старательно оберегаемой жителями города слаженной и спокойной жизни. Издавна, фархори строили свой день по движению солнца. Они вставали на рассвете, обедали, когда солнце было в высшей точке неба, и отходили ко сну с появлением луны. Со временем это правило так укоренилось в жизни фархори, что природные часы их организмов стали совершенно точно следовать солнечным. Едва светило касалось самой нижней из вершин Вадурии, горожане торопились к своим домам, различая его положение даже в облачную погоду. Они чувствовали ритмы солнца так же, как свои собственные, и эта особенность фархори могла показаться странной и ненужной, если бы не то обстоятельство, что именно она и была основой их безупречно выверенной и счастливой жизни.
Стенаттен опустел. Вместо деловито снующих горожан, его узкие улочки заполнил уютный запах пирогов и травяного чая. Невидимым дымком он струился из приоткрытых форточек домиков, проникал в каждый закоулок деревянного города и, окутывая собою всё вокруг, повисал в морозном воздухе. Солнце по-зимнему торопливо садилось за горизонт. С каждой минутой в Стенаттене становилось всё темнее и скоро, сменив дневное светило, его озарили сияние ночных фонарей и свет ламп, зажженных в домах фархори.
Когда Горен проснулся, время вечернего чаепития прошло. Пока он сонно потягивался в кровати и решал вставать ему или нет, Сони в гостиной уже собирала чайные принадлежности на поднос. Денизьям была рядом с хозяйкой и помогала ей. Чтобы выспаться, девушке хватило двух часов, а потом она спустилась вниз, успев как раз к началу чаепития. Вместе с Сони и Денизьям в гостиной был и пангосса. Он стоял у камина и, задумчиво глядя на пламя, потягивал свою курительную трубку.
Выбравшись из-под одеяла, Горен ещё раз потянулся и вышел за дверь комнаты.
– Почему ты спас нас?– вдруг раздался голос Денизьям.
На полушаге к лестнице вурмек остановился и посмотрел вниз.
– Ты ведь совсем нас не знаешь,– подходя к камину, сказала девушка.
Багарас вытряхнул содержимое трубки в огонь и, оправив подол кафтана, сел в кресло.
– Я часто бываю в других землях и городах,– выдержав паузу, заговорил он,– Повсюду говорят о двух чужеземцах, блуждающих по миру с воззванием к войне против земной царицы. Я так же видел дела её рук. Спасти вас было правильнее, чем позволить Жоскур заткнуть ваши рты. О большем я не думал.
Ухмыльнувшись, Денизьям спросила:
– А в кабаке? Почему ты помог нам?
– Я не помогал вам. Тага мой давний враг. Это был лишь повод, чтобы ещё раз помять его кости,– ответил ящер и выжидающе посмотрел на девушку,– Ты хочешь узнать что-то ещё?– прищурив глаза, спросил он.
– Неловко об этом говорить,– тягуче произнесла Денизьям, провожая взглядом идущую на кухню Сони,– Но твой друг, Намвана… Кто он такой?
Сдвинув брови, ящер отвёл глаза в сторону и коротко ответил:
– Такой же, как и все мы.
– Я боюсь его,– тихо произнесла девушка.
Багарас вытянул ноги и, скрестив на груди руки, спросил:
– А чего ты испугалась? Его размера? Его лица? Или его голоса? Хм… Я знаю многих, кто обладает милейшими чертами и щебечет будто птица, но каждый из них намного страшней и опасней Намваны.
Денизьям молчала.
– Я встретил Намвану много лет назад,– спустя минуту, снова заговорил пангосса,-Тогда я был ещё юнцом, вроде твоего дружка- коротышки, шнырял по местным городам в поисках работы и развлечений. И, как водится у всех молодых, совал нос, куда не следовало.
Вурмек пригнулся и, тихо присев на ступеньку, придвинулся ближе к перилам.
– Это было летом,– продолжил ящер,– В тот день стояла такая жара, что и хвост на улицу не высунешь. Но я не мог оставаться дома. Многие тогда не побоялись поджариться на солнце, лишь бы увидеть представление заезжего цирка. Его шатры стояли на берегу Генеры. До них не меньше десяти часов пути верхом. Но я был молод, любопытен и вынослив, как волк. Конечно, платить проклятым сорианцам за право смотреть на их выкрутасы- глупо. Я хитростью пробрался в шатёр и спрятался там, ожидая начала представления. А, когда народу набралось как зерна в мешке, спокойно сел между рядами. Насмотрелся я там всякого: ручных зверей, разукрашенных шутов, пожирателей огня и прочего. Признаться, всё это было не по мне. Но потом появились акробаты. Они танцевали под самым куполом на тонких растянутых канатах, раскачивались на качелях, подбрасывали друг друга вверх. В общем, такое вытворяли, что дух захватывало. И вот, посреди всего этого, вдруг, появился Намвана. Хозяин цирка громко представил его как Лесного Урода. Он подцепил к поясу Намваны канат, и тот поднял его верх и понёс над головами зрителей. Сидящие на лавках визжали от страха, смеялись и бросали в него еду и всякий хлам, что купили у входа в шатёр. Акробаты были им уже не интересны. Новое развлечение доставляло куда больше радости,– пангосса замолчал и задумчиво посмотрел в сторону, но, почувствовав на себе изучающий взгляд Денизьям, опять заговорил,– Я, ведь, не такой уж чувствительный, но тогда всеобщее веселье показалось мне по-настоящему жестоким. Все смеялись, а я смотрел на пролетающего круг за кругом Намвану и мне становилось всё хуже. Я словно стоял голый перед всеми и чувствовал, как стыд за самого себя сдавливает мне горло до удушья. В этот момент канат резко подбросил Намвану вверх, а затем быстро спустил его над зрителями, так, что он едва не коснулся маленькой девочки, сидящей на руках у отца. Малышка взвизгнула, а этот… Он выхватил нож и, что есть силы, полоснул Намвану по лицу. Канат снова взмыл вверх и понёс его, истекающего кровью, над зрителями…
Багарас поднялся с кресла и, встал у камина, отвернувшись от девушки.
– Дальше были шум и крики. Зрители бежали из зала,– снова заговорил ящер,– А он всё летал, закрывая лицо руками, и кричал от боли. Я не помню, что происходило со мной в те минуты, и какая сила мной управляла. Помню, как обрезал канат и тащил Намвану к лошади. Помню, как со страхом ждал, когда же, наконец, откроется дверь Вадурии, а потом, здесь, в доме Сони, не дожидаясь лекаря, зашил рану Намваны.
Обернувшись, пангосса окинул комнату вдумчивым взглядом и подошёл к окну. Снаружи было уже совсем темно. Густо поросший деревьями сад освещали только два жёлтых пятна света от окон дома и тусклое свечение маленьких окошек голубятни.
– Намвана провёл в этом доме два месяца, пока полностью не окреп. С тех пор мы всегда вместе,– произнёс ящер, глядя в темноту.
Он хотел добавить что-то ещё, но в этот миг оконное стекло