Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

Она села за письменный стол и уже более внимательно стала читать. Глафирины остренькие буковки мелькали у нее перед глазами, как зигзаги на экране в кино, когда рвется пленка и потом резко включают свет.

Дело в том, что Витольд Генрихович, как мне последнее время кажется, не совсем здоров.

«Господи, что еще? Только этого не хватало!» Людвика впилась в скачущие перед глазами строчки.

Нет, ты не волнуйся, с его здоровьем, в общем-то, все в порядке, но и не совсем все.

«Так здоров или не здоров? Вот Глафира, намутила – так намутила, – разозлилась Людвика, – толком ничего не может сказать!»

Дело в том, что я не знаю, как тебе это и объяснить, но он ведет себя странным образом. Я сначала думала, что мне это все только кажется, а, по-видимому, – нет.

«Так что с ним, – недоумевала Людвика, – что?» У нее похолодели кончики пальцев.

Начну с того, что, – но тут в Глафирином письме было густо начеркано, и ничего разобрать было нельзя. – Нет, лучше не с этого. – Глафира вымарала предыдущее объяснение и продолжала: – В общем, он ведет себя как ребенок, – опять вымарано. – Ой, Людвика, и не знаю, как тебе и написать. В общем, после работы, как пообедает, он запирается в своем кабинете и… играет в солдатиков.

«В солдатиков? Каких солдатиков, что за чушь, – подумала Людвика, – спятила, что ли, Глафира на старости лет?»

Но Глафира, как будто предчувствуя ее вопрос, продолжала:

Да, да, в игрушечных солдатиков! Ему их доктор Фантомов подарил. Представляешь? Это в его-то годы! Оловянных солдатиков. С саблями, с ружьями, в сапогах выше колен и с перьями на высоких шапках.

«С саблями? В сапогах? С перьями? Господи, с ума они там все сошли?» Людвика отложила листок и посмотрела в окно. Нет сил читать. Бред какой-то. Мало того, что ей Глеб всю душу вымотал своим странным поведением, так еще и Глафира сошла с ума и решила ее добить. Она снова взглянула на листок. Глафирины строчки, четкие и аккуратные в начале письма, теперь разъезжались во все стороны то вверх, то вниз, как пьяные. Видно, волновалась очень.

Я ведь думала, что он один раз мне их покажет, да и все, а он – не тут-то было – каждый день на них подолгу смотрит, любуется, на столе своем рабочем разложил, передвигает их то по одному, а то и группами и что-то про себя бормочет, и даже мне на днях показалось – не по-русски. Ну что это такое?

А доктор Фантомов – и того больше – по дому в тюбетейке и в узбекском халате расхаживает, а Витольд Генрихович, вместо того чтобы пристыдить его, еще и хочет ему свои султанские туфли подарить. А до этого, и того пуще, убиралась я по дому и…

Но тут Глафира опять густо зачеркнула все, что до этого написала, строчек пять-шесть кряду, то ли несущественное, то ли решила Людвику не пугать. Заканчивалось письмо так:

В общем, не хотела я тебя, дорогая Людвика, тревожить, но, боюсь, нужна нам твоя помощь, а может, это он от тоски по тебе как бы умом тронулся, ой, и писать даже такое страшно! Но я вот что думаю: ежели мы будем пугаться и тянуть с лечением, то может быть и того хуже, как ты думаешь? А вот если бы ты приехала и сама во всем разобралась, то, я думаю, он пришел бы в себя. От разлуки всякое может с человеком в годах приключиться. Жду твоего решения, Глафира.

А внизу шла приписка:

А еще он, когда бреется, часто вслух повторяет: «Кто же, кто же над ним так подшутил?» А когда я спрашиваю, о ком это он, то Витольд Генрихович смущается и говорит, что просто думает над задачкой из курса. А какие такие задачки из курса про шутки? Вот я и думаю, не все у нас в порядке!

У Людвики от волнения побелели губы, и руки начала бить нервная дрожь. Господи, что это такое? Ах, если бы не мама, если бы она была жива, все было бы по-другому! Она, как никто другой, могла вытянуть отца из любого затруднительного положения, несмотря на всю свою внешнюю болезненность и хрупкость. Потом Людвика вспомнила, что последний раз писала отцу больше месяца назад или и того больше, и ей стало совестно. Увлекшись своими проблемами, и на курсах, и личными, она совсем забыла про него, а он такой ранимый, такой не приспособленный к жизни! «И Глафира хороша – не может его как-то отвлечь. Хоть бы приударила за ним, на худой конец, – почему-то невпопад подумала Людвика, и ей еще больше стало стыдно. – Надо же, глупости какие в голову лезут!» Она перечитала не вполне внятные Глафирины сентенции и сложила листок вдвое.

«А чего, собственно, Глафира так перепугалась, – вдруг заговорила в ней Бертина хладнокровная логика. – Ну подарил отцу Фантомов солдатиков. Ну и что? Они же оба помешаны на оружии, как и на разборе всяких исторических битв. А солдатики – так, шутка. А то, что отец увлекся ими, так и это понятно. Что еще пожилому, одинокому человеку делать? Не в футбол же играть, в самом деле». Она опять вынула письмо и, уже глядя на него отточенным, ледяным, скальпельным взором Берты, попыталась поставить отцу диагноз. Так. Запирается в кабинете. Это только доказывает, что у него все в порядке с головой – значит, стесняется, что играет в солдатики. Вполне адекватное поведение. Дальше там что? Бормочет невнятное. Чем больше она чувствовала в себе незримое присутствтие матери, тем больше успокаивалась. Бормочет не по-русски? Сильно Глафира в языках разбирается. Когда человек бормочет, то не всегда можно понять, на каком он языке говорит, тем более если он не подозревал, что его подслушивали.

Что до доктора Фантомова – тот всегда был человеком во многом загадочным. Во-первых, все доктора немного странные. Людвика сразу подумала о Глебе. Да-да, странные. Тут они вас любят, а тут – нет. Но нет, не надо отвлекаться. О Фантомове. Еще когда она маленькой бродила по его квартире и сидела в его кабинете, ей и тогда его жилище казалось огромным и странным, как и сам мир медицины, – огромным, непредсказуемым, со множеством хитросплетений и причуд, и потому во многом неподвластным средним умам. То, что обычному человеку может показаться ужасным, для медика может представлять животрепещущий