Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

интерес, если даже не смысл всей жизни. Иначе как объяснить такие случаи, когда медики ставили на себе опасные опыты, чтобы доказать, что их догадки были верны? Например, выпил же Макс Петтенкофер культуру холерных вибрионов, чтобы доказать, что сие жуткое заболевание вызывается не столько наличием вибриона, сколько рядом других обстоятельств. А ведь он даже не был исключительно инфекционистом, а больше гигиенистом. И, с точки зрения нормального человека, не мог не прослыть сумасшедшим. И не он один. И что Фантомов был странным, в том спору не было. Но странный и сумасшедший – это не одно и то же. Подумаешь, носит тюбетейку, ну и что? Может быть, она ему напоминает особый случай в практике. И не Глафире, домработнице отца, даже если она когда-то и работала в его учреждении, судить об их душевном состоянии – доктора и учителя математики. Людвика снова как будто бы уловила Бертины высокомерные интонации.

Во-вторых? Во-вторых, нечего сеять панику. Пятьдесят процентов соматических заболеваний с людьми случаются по их собственной уверенности, что они на самом деле больны. Так Глеб говорил. И Джером в «Трое в лодке, не считая собаки». Как только главный герой читал описание какого-нибудь заболевания, он тут же находил его симптомы у себя. Кроме родильной горячки. Так что нечего наводить панику, мысленно приказала она Глафире.

Через несколько минут Людвика полностью восстановила свой душевный покой. Нет, наука – это великая вещь, она дает человеку силу духа и уверенность в своей правоте. С ней ничего не страшно. Вперед – в Академию!

Людвика подальше засунула конверт с Глафириным письмом между книг и тетрадок и снова взялась за химию. Даже время от времени появлявшийся в ее воображении легким абрисом силуэт Глеба, по-детски спящего в трамвае, больше не тревожил ее, как всего лишь час назад, а скорее просто умилял. «А Глафире напишу, чтобы больше занималась домашним хозяйством, а не подсматривала за уважаемыми людьми», – решила она и, лишь мельком взглянув на формулу получения жавелевой воды, быстро и безошибочно написала ее в черновике, как закладкой, придерживая перевернутую страницу учебника маленькой твердой ладошкой.

XXIII

На улице было зябко и неуютно. Моросил мелкий противный дождь, то усиливающийся, то снова затихающий по многу раз в течение дня, и, когда от ходьбы у прохожих оттопыривались воротники, ледяные капли жалящими уколами тут же проникали к ним за шивороты. Прохожие вздрагивали и поспешно закутывали шеи, смешно втягивая их, как куры на дворе у бабушки Ляйсан. Лиза в мокрой косынке и тонком пальто стояла напротив серого здания и долго мяла в похудевшей после малярии руке бумажку с адресом Терещенского интерната. Так, если этот дом четный и он – дробь два, значит, номер, который она ищет, должен быть на этой же стороне, где-то рядом. Она озиралась и никак не могла понять – куда идти, так как улица странно обрывалась после этого самого номера – 43 дробь два. А ей был нужен дом 43 дробь четыре.

– Девочка, тебе какой адрес нужен? – спросила Лизу проходившая мимо старушка в старомодном плаще и калошах. На голове у нее была прозрачная косынка от дождя, скроенная из плотного целлофана. Голова вся седая, почти белая, а у уголков глаз смешно перекрещивались лучики морщинок. Она была похожа на добрую волшебницу из сказок братьев Гримм. Лиза молча протянула ей смятую намокшую бумажку. Старушка наклонила голову ниже, чтобы получше разобрать адрес.

– Так это совсем близко, вон там, – она показала почему-то в другую сторону. – Здесь дальше тупик, а за ним, если обойти вокруг, будет переулок Басырова. А тебе туда, на Терещенскую, идем покажу.

Но Лиза только мотнула головой, проглотила дождинки, затекающие ей прямо в рот, и посмотрела в сторону, на которую указывала старушка.

– Ну, как знаешь, – пожала плечами старушка и пошла дальше.

Дождавшись, когда она скроется за большим серым зданием на углу улицы, Лиза пошла по указанному ею адресу. По дороге она смотрела под ноги, чтобы не попасть в лужи, хотя уже давно насквозь промокла в своих не по сезону тряпичных туфлях из парусины с неловко пришитой снаружи резиновой подошвой и картонной стелькой внутри. Воспитательница велела ей надеть калоши, но все бы засмеялись, ведь калоши носили только старики и старухи. Так думала Лиза.

Вот и поворот улицы, за которым должен быть Терещенский интернат. Увидев большой желтоватый дом за чугунной оградой в глубине палисадника, с вывеской на фасаде, Лиза остановилась – сердце у нее екнуло и как будто тоже перестало стучать. Неужели она сейчас увидит его – Ульфата? Но вместо радости она почему-то вдруг ужасно испугалась. Подошла к ограде и взялась за чугунные прутья, прислонив к ним лицо. Она смотрела на желтый дом и вспоминала Ульфата. Как увидела его в самый первый раз. Как стояла возле ворот, когда он играл с мальчишками в футбол. И… как украла его фотографию.

Но сейчас ей не было стыдно. Ведь она пришла, чтоб вернуть ему то, что она у него взяла. Наверное, она только поэтому не умерла, когда так страшно заболела, – чтобы вернуть ему фотографию. И все равно Лиза очень волновалась. Чтобы ей разрешили уйти в город одной, она несколько месяцев учила уроки, чтобы не было ни одной тройки, и убирала в классе каждый раз после занятий. Она поливала цветы на всех этажах и помогала младшим наводить порядок в спальнях. И даже заштопала все свои вещи, чего делать очень не любила, потому что, как бы она ни старалась, иголка у нее всегда во время шитья рано или поздно вонзалась в палец, и было очень-очень больно. Но она думала о нем, и все плохое проходило.

И вот теперь она тут. Лиза опять проглотила струйки дождя. Ну что, надо идти! Дальше все происходило уже не медленно и тягуче, как было до того, а быстро-быстро, как в немом кино. Лиза открывает ворота. Идет по дорожке палисадника к входу. Поднимается на крыльцо. Открывает дверь. На вахте сидит старик в очках и токарском черном берете и строго спрашивает ее:

– К кому?

Она молчит, а потом говорит:

– Мне Ульфата, Ульфата Галиева.

А старик ей:

– Ишь ты, а ты ж кто ему будешь, на сестру вроде как не похожа.

И посмеивается. Лиза краснеет, жует губы и молчит. Дед вызывает дежурного. Дежурный идет за Ульфатом. Неужели через пару минут он будет здесь? Нет, она не выдержит этого. Теперь ее сердце выпрыгивает из