Бесцельно шатаясь под теплыми летними ветрами, мы собирались на другом берегу Марицы, где зеленели поля. Там мы набрасывались на листья дикого чеснока, с упоением жевали молочные семечки еще не созревшего подсолнуха, кислые побеги лозы и медоносные чашечки цветов. Исцарапанными в кровь руками собирали только начавшую розоветь ежевику и вязкие ягоды терна, от которых сводило зубы. Иными словами, и девочки, и мальчики, каждый своим, предначертанным веками способом, жадно перелистывали вечные страницы увлекательной книги природы, усваивали божественные тайны не только растений, но и людей, ибо им тоже присущ свой неповторимый запах и вкус — среди них есть острые, кислые или медоносные натуры, некоторые упоительно ароматны, другие источают смрад, а у третьих — душа полна горьких ядовитых косточек, от которых бросает в жар.
Мы любили те редкие дни, когда наш классный руководитель Стойчев вдруг отменял учебные занятия и выводил нас на природу. Это означало день без скучных уроков или, в худшем случае, с одним-единственным заданием по болгарскому языку: написать сочинение на тему «Прогулка в поле».
Он вдохновенно рассказывал нам о происхождении видов, или законах природы, о солнце и звездах, а мы слушали его, позабыв обо всем на свете. Но не всегда, да-да, не всегда внимательно: ведь в поле было так много кузнечиков, в многочисленных лужах близ рисовых полей — столько головастиков, да и девчонки плели венки из таких красивых ромашек… Короче говоря, вокруг было так много интересного, что просто не оставалось времени сосредоточиться на тяжких проблемах, которые нам предстояло решить в будущем, когда, согласно прогнозам товарища Стойчева, солнце навсегда угаснет. Пока что оно продолжало светить ярко и радостно, и мы наслаждались его теплом с первозданной беззаботностью зверюшек, вдыхали запах свежескошенного сена, прогретой земли и загонов для скота, и будущая неминуемая смерть небесного светила не особо волновала нас, исполненных уверенности в том, что мы все же как-то справимся.
Но тот осенний четверг, спустя два года после войны, отличался от других дней, в которые наш классный руководитель водил нас в поле, чтобы прочесть очередную вдохновенную сагу о чудесах природы. Нас заранее предупредили, чтобы мы пришли в школу чисто и аккуратно одетыми, в пионерских галстуках. Казалось, в воздухе витает радостное предчувствие нового неизведанного приключения.
Оно началось с грузовика, это новое приключение. Над водительской кабиной был развернут транспарант «Вперед к социализму!» Дополняли ощущение праздника трехцветные флажки, которые трепетали на ветру по обе стороны кабины, а внутри ее, рядом с шофером, сидел товарищ Стойчев, в темном костюме, при галстуке и с красной гвоздикой в петлице. Мы, весь второй «А» класс, стояли, выпрямившись во весь рост в кузове, держались друг за дружку, счастливые и беззаботные, выкрикивали что-то и пели песни, а ветер трепал наши волосы и пионерские галстуки.
Сначала грузовик ехал по грунтовой дороге вдоль реки, а весеннее солнце, отражаясь в воде, ослепительно блестело в просветах между прибрежными тополями. Потом грузовик двинулся напрямую через пастбища, его стало трясти, он заскрипел, нас качало из стороны в сторону. Мальчишки смеялись, а девчонки визжали на каждой выбоине. Аракси обняла меня, вроде как от страха, нам было весело — я горланил во все горло, а она визжала.
И вот мы, уже построенные в линейку у подножия наскоро сколоченной трибуны, установленной прямо посреди поля, поем с гордым ощущением сопричастности важному событию, которому предстоит свершиться. Дирижирует нами товарищ Стойчев, наш классный руководитель, торжественный и сияющий, словно в этот миг должны исполниться самые светлые мечты человечества. У товарища Стойчева был повод торжествовать, хотя мы, его ученики, слабо понимали историческую суть происходящего. А происходило поистине нечто грандиозное: здесь, на этом поле, закладывались основы первого трудового сельскохозяйственного кооператива, которому предстояло объединить имущих и неимущих, собрать разбросанные бедняцкие бахчи и делянки в одно огромное кооперативное поле, простирающееся до прозрачно-синих Родопских гор, и дальше — до самого коммунизма.
Внизу, у трибуны, уже собралось много людей, продолжали прибывать телеги, с которых спрыгивали все новые и новые веселые и возбужденные участники великого события.
Развевались знамена, ветер надувал, словно паруса корабля дальнего плавания, транспаранты: «Через кооперацию — к новой жизни!» и «Да здравствует вождь прогрессивного человечества тов. Сталин!» Сам вождь смотрел на нас с большого портрета — смотрел, добродушно прищурив глаза и на мгновение вынув трубку изо рта, словно собираясь сказать нам что-то очень приятное.
В стареньком обшарпанном военном автобусе прибыли музыканты гарнизонного духового оркестра. Их боевые марши тут же заглушили наш хор, но это не особенно нас огорчило — мы были преисполнены гордого сознания, что являемся участниками эпохального события.
Это ощущение поддерживал и господин Костас Пападопулос, который безостановочно снимал все вокруг, словно боялся, что грядущие поколения будут лишены чего-то очень важного, если он не успеет все запечатлеть.
В стороне тихо рокотали построенные, как на парад, новенькие блестящие тракторы, украшенные цветами и веточками вербы, — будто они отправлялись не на битву за новую жизнь, а на свадьбу. Один из тракторов был снабжен специальным скребком для уборки снега — мы даже не сразу догадались о его предназначении, поскольку до снега и зимних туманов было еще довольно далеко.
Дали знак, и музыка смолкла. Наступила торжественная тишина. Потом кто-то подул в микрофон, постучал по нему пальцем. Кто-то очень важный, наверно, лучший друг деда Гуляки — секретарь парткома, а может, кто другой, начал произносить речь на трибуне, но до нас долетали только отдельные слова, которые тут же уносил ветер.
Потом внезапно с треском взревел громкоговоритель, установленный на стоявшем поодаль немецком грузовичке, наверно, оставшемся от бывших союзников. Вероятно, барахлил кабель, и митинг протекал довольно странно: люди смотрели то на оратора, ничего не слыша и не понимая, то вдруг как по команде поворачивали головы в другом направлении, когда кабель срабатывал и из рупора громко звучали обрывки речи.
Та историческая речь, ознаменовавшая собой начало новой счастливой жизни, выглядела приблизительно так:
— …ищи …бедные и неимущие крестьяне …ветский колхозный строй, который является примером вдох… периализма и сил войны… лично …арищ Сталин, наш любимый учи… счастливую жизнь для всех тружеников села …ликвидируем межи нашей бедности… одное благосостояние …ечная дружба с великим Совет… жество социализма в нашей любимой родине… Ура!
Картина будет неполной, если не упомянуть, что музыканты трижды, совершенно неожиданно начинали играть гимн, но тут же его обрывали. Причины этого так и останутся неизвестными истории, но явно там, в пропагандистском грузовичке, тоже не могли уследить за происходящим и каждый раз решали, что бесконечная, многословная речь, а все речи в то молодое время были бесконечными и многословными, наконец-то закончилась.
Все закричали «ура». Насколько я помню, присутствовала и непременная девушка в национальном костюме, державшая в руках огромный каравай с блюдцем соли на нем, а между двумя прутьями, была натянута лента, цветов национального знамени, которая была перерезана начальством столь торжественно, словно с этого места начиналось не абстрактное, не совсем ясное людям понятие «новая жизнь», а нечто конкретное, например, железная дорога.
Тракторы, которые до того момента лишь тихо рокотали, вдруг взревели и ринулись в атаку.
И тогда случилась беда.
Со стороны ложбины, поросшей низким ракитником, где река скорее ощущалась, чем виднелась, появилась и молча направилась к нам большая толпа людей.
Это были турки из окрестных сел во главе с нашим муллой Ибрагимом-ходжой. Они шли прямо на тракторы — движущаяся стена из мужчин, женщин, детей и стариков, выплескивалась из ложбинки как неукротимая волна, грозившая затопить нас, а красные фески напоминали колышущееся маковое поле. И трактористы, молодые парни, недавно закончившие трехмесячные курсы, один за другим стали останавливать свои машины.
Остановилась и безмолвная стена турок.
Начальство, только что говорившее с высокой трибуны, подозвало к себе нашего классного руководителя:
— Стойчев, пойди спроси! Чего они там хотят?
Учитель зашагал по крупным комьям только что вспаханной земли, немного нелепый в праздничном костюме с красной гвоздикой в петлице. Подойдя к мулле, почтительно поздоровался: