Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

и плотные белые занавески. На стене в одинаковых рамках портреты хозяина и хозяйки в молодые годы.

Добродеев охотник, потому возле печки на сохатином роге висят ягдаш, сумка с патронами и ружье.

За столом разместились товарищи. Якунин – железнодорожник из Уфы. Он встречался с Лениным, когда Владимир Ильич в 1900 году перед отъездом за границу навестил в Уфе Надежду Константиновну Крупскую. Рядом с ним Глушарин – литейщик из Каслей. Высокий плотный мужчина с ранней сединой на висках. Одет в холщовый пиджак поверх синей рубахи, подпоясанной шелковым шнуром.

У худощавого шахтера Логутина вид болезненный. Носит очки в медной оправе. Поверх черной косоворотки на нем серый пиджак. Брюки вправлены в сапоги с порыжевшими голенищами. Он с Кизеловских каменноугольных копей.

Хозяин дома Добродеев стоит у двери, прислонившись к косяку. Коренастый, широкоплечий. Лицо с крупными чертами, с властным взглядом темных глаз.

По горнице ходит курчавый брюнет, питерский журналист Прохоров. Подвижный, нервный. Одет с претензией на моду, хотя на плечах на пиджаке пороша перхоти. На носу пенсне в золотой оправе. Высокий крахмальный воротничок повязан темным галстуком с искрой. В узел галстука воткнута булавка с искусственной жемчужиной.

Говорит Прохоров с отрывистыми выкриками, сопровождая сказанное выразительными, порой лишними жестами:

– Еще раз повторяю, товарищи, что остаюсь при своем мнении. Ваше поведение в отношении меня возмутительно! Если хотите, то для его определения трудно подобрать исчерпывающее словесное объяснение. Ваш поступок для революционного подполья буквально уникален! Подумать только! Решились пойти на самоуправство, не допустив члена партии на областную конференцию. Вам было известно, что я прибыл на нее специально. У меня на руках рекомендация хорошо известного вам товарища из Мотовилихи. Теперь, неуклюже оправдывая свой поступок, ссылаетесь на конспирацию. Но любая конспирация имеет границы. До чего же вы напуганы питерскими событиями, что утеряли здравый смысл разбираться в черном и белом.

– А сами не перепуганы? – спросил Добродеев. – Товарищ Анисим, снабдивший вас документом, утверждающим вашу принадлежность к партии, нам известен. Но он, как и вы, меньшевик. Ваши единомышленники в Мотовилихе, безусловно, известили вас, что уральские рабочие после Пятого съезда партии категорически встали на революционный путь товарища Ленина.

– Но это же, товарищ Добродеев, крайне близорукая категоричность. В Питере нам давно непонятна ваша упрямая уральская самостийность. Скажу точнее: непродуманная приверженность уральцев к большевикам. Поймите, что это ошибочная, сугубо близорукая позиция. Вам не уверить меня.

– В чем? – перебив Прохорова, спросил Глушарин.

– В том, что уральские социал-демократы все же стали большевиками, хотя Верхнекамье выбрало Ленина делегатом съезда.

– Рабочие почти все. Среди интеллигентов еще есть ваши единомышленники, но без модного шатания из стороны в сторону. Последователей Мартова не имеется.

– Не будете же вы уверять меня в стопроцентной правдивости революционного пути большевиков?

– Не будем. Но также надеемся, что и вы не станете доказывать стопроцентную правоту меньшевиков.

– Заблудились, товарищи. Заблудились в трех соснах. Лично мне это прискорбное явление понятно. Из-за оторванности от очагов активного революционного подполья вам трудно выбирать правильный путь. Делать это вам еще трудно благодаря вашей политической незрелости. Только этим и можно объяснить ваше решение создать для себя из Ленина кумира партии.

– У нас он один. Вот у вас пучок кумиров, при том для любого случая. То Поскребышев, то Мартов, то Аксельрод. О Плеханове порой позабываете, – сказал Логутин.

– Мартов, если хотите знать правду, может быть примером революционной прозорливости. Он же был предан Ленину, но до тех пор, пока не распознал его опасные заблуждения.

– Для меня Мартов перевертыш, – произнес Якунин. – Он отошел от Ленина, заболев бонапартизмом. У него назойливое желание быть впереди всех, только данных для этого нехватка. Не забывайте главного, товарищ Прохоров, что Мартов приобрел известность благодаря тому, что был возле Ленина. Он всегда там, где ему выгодно в данный момент.

Якунин закурил папиросу. Сделав несколько глубоких затяжек, заговорил более спокойно:

– Вот слушаю вас, а уяснить не могу, зачем вам понадобилась встреча с нами.

– Чтобы в глаза сказать об опасных заблуждениях.

– Это нам ясно. Вам хотелось, чтобы, слушая вас, мы принимали сказанное как откровение? Но, как видите, нас не легко уверить в том, во что не верим. Если сказать откровенно, то в этой беседе напрасно теряем время и даже подвергаем себя опасности. Ваш наряд для Тагила настолько необычен, что на него могла обратить внимание полиция.

– Одет, как обычно одеваюсь в Питере.

– Ладно! Не вы первый и не вы последний из тех, кто к нам уже приезжал и еще приедет с поучениями, что для нас хорошо и что плохо. Но и это нам понятно. Ряды меньшевиков редеют. Вот вас и посылают в глубь России-матушки собирать по крупицам пополнение. Но не следует вам забывать, что Урал – это край особенный. Ему активности революционного подполья занимать не надо.

– Я настоял на встрече, чтобы высказать свое возмущение о недопущении меня на вашу конференцию. О вашем непартийном поступке поставлю в известность даже Ленина.

– Действуйте. Возмущение свое высказали. Пригрозили пожаловаться на нас. Поэтому считаю, что встречу можно считать законченной, – сказал Добродеев.

– Не торопитесь. У меня есть к вам вопросы, на которые надеюсь получить вразумительные ответы. Во-первых, мне непонятно, например, почему уральцы настойчиво избегают прислушиваться к мнению других революционных партий?

– Кто хочет ответить на вопрос, товарищи? – спросил Добродеев.

– Сам и ответь, – подтвердил Глушарин.

– Избегаем прислушиваться к мнению других партий, ибо нет у нас, уральских большевиков, желания слушать побасенки краснобаев, мнящих себя чуть ли не революционными апостолами, а часто представляющих свои партии в единственном лице. Ответ понятен?

– Допустим, что такие краснобаи водятся. Но я-то?

– Что вы? Мы так понимаем ваш наезд. Выполняете задание тех, кто вас направил на конференцию без нашего ведома и согласия.

– Второе, что меня интересует, это выяснить наконец, почему уральцы считают себя каким-то обособленным рабочим классом? На чем вы строите свою обособленность?

– Кто вам внушил эту чепуху? Нет у нас никакой обособленности. Мы обыкновенные русские рабочие. Но любим жить своим умом. Сами ищем истину пути в революцию. Верим только тем, кого понимаем и уважаем. Но одного все же не скрою, что считаем себя уральцами, всегда об этом напоминаем излишне самоуверенным поучателям. Есть и среди уральцев любители пощеголять своей политической грамотностью, таких щелкаем по носу. Будь, товарищ Прохоров, вы рабочим, то не задали бы такой вопрос. Мы гордимся тем, что уральские рабочие. Сказанное мной не фанаберия, нежелание выставить себя напоказ. Просто любим и гордимся своим краем. «Обособленность». Эта лживая молва про нас не нами придумана. Кадеты и меньшевики, все, кто не может нас заставить стать легковерами,