впервые осознал ее, когда играли Ларису в «Бесприданнице».
Между каменистых холмов вышли к озеру. Небольшое, оно лежало в гранитной чаше. Вода, отражая небо, усиливая его окраску в своем зеркале, была ярко-голубой.
– Вот здесь, Вадим Николаевич, Лука Пестов обогащал мою детскую память волшебством русских сказок, запомнившихся мне на всю жизнь.
– Позже вы станете рассказывать сказки вашим детям, обогащая их память. А ведь, Софья Тимофеевна, и я помню сказки, услышанные от няни, которую буквально обожал. Она казалась мне похожей на Арину Родионовну, обучившую Пушкина величию своего народного русского языка. Если бы вы знали, как скучно стареть в одиночестве.
– О чем вы, Вадим Николаевич? Вокруг вас всегда люди. Люди очень интересные. Сами любите жизнь общества, любите саму жизнь среди природы Урала.
– Да. Людьми не обижен. Но почему не допускаете мысль, что мне хочется, чтобы возле меня был один человек, способный осветить своим присутствием мое существование, способный понять смысл моей жизни?
Софья слушала Новосильцева, склонив голову, и, сделав шаг, попросила:
– Пойдемте.
– Вам моя откровенность неинтересна?
– Нет! Я просто боюсь ее!
– Может быть, правы. Меня самого не раз пугала откровенность людей. Но моя откровенность… Впрочем, сами убедитесь со временем, что она не могла вас напугать.
Уйдя от озера, они до Дарованного шли молча…
8
По небу стелились розовые, оранжевые и алые ситцы заката.
На вершинах Чашковских гор, вокруг Тургояк-озера сосны еще грелись в прощальных солнечных лучах.
Берега озера в тени, на них с воды поднималась сизая мглистость. Поодаль от заимки Кустовой протянулся от скал к воде озера коврик изумрудной полянки. На ней лежал, подложив руки под голову, Михаил Болотин. Он приехал к Анне на лето из Миасса в тот вечер, когда она привезла с Овражного Зою-Рюмочку.
Сегодня на рассвете Кустова уехала по делам в Миасс, а Болотин, чтобы скоротать в одиночестве время, пошел бродить по окрестностям, сказав Анне, что после заката будет ожидать ее на любимом месте.
Наблюдая смену закатных красок, слушая кукушкину ворожбу, Болотин не услышал, а почувствовал, что около него кто-то остановился. Повернувшись, увидел в нескольких шагах Зою.
– Здравствуйте, Михаил Палыч.
– Добрый вечер, Зоя.
– Пришла ополоснуться, а вы как раз тут.
– Не помешаю. Купайся.
– Да вроде стыдно.
– Вот глупости.
– Как стану разболакаться при вас?
– Да кругом густые кусты. Я отсюда не уйду.
– Пошто уходить?
Зоя пошла к озеру. Потрогала воду босой ногой.
– Студеная, – снова подошла к Болотину. – Кажиный вечер купаюсь. Седни крупу пересыпала, запорошилась вся.
Болотин, глядя на девушку, невольно любовался ее стройностью.
Зоя заметила, что разглядывает ее, засмеялась, повернулась спиной и сказала шепотом:
– Сичас не глядите. Вон в тех кустах стану разболакаться. Право, зажмурьтесь, Михаил Палыч. – Зоя снова повернулась к Болотину лицом и лукаво прищурилась.
– Мне совсем неинтересно на тебя смотреть.
– Неправду сказываете. А чего уставились? – Зоя начала расстегивать кофту. – Экая у меня петля округ этой пуговки тугая.
Расстегнув кофту, она медленно пошла в кусты. Скоро стремительно выбежала из них обнаженная, побежала по воде и, упав, поплыла.
Болотин прикрыл глаза от внезапной мысли, в голову прилила кровь. Открыл глаза. Видел, как Зоя плавала возле берега, кричала ему, но слов разобрать не мог. Потом видел, как Зоя начала медленно выходить из воды и, разбрызгивая воду, скрылась в кустах.
Болотин закурил папиросу. Одевшись, Зоя вышла из кустов. Подошла к нему:
– Хорошо ополоснулась. Просто горю вся. Вода холоднющая, как иголками колется. Папироску дадите?
– Разве куришь?
– Балуюсь. Сичас охота.
Болотин протянул ей раскрытый портсигар. Зоя взяла папиросу, нагнулась, прикурила от папиросы Болотина.
– С вами посидеть можно?
– Садись.
– Вот тут сяду.
Села около ног Болотина.
– У тебя, Зоя, оказывается, зеленые глаза?
– Да серые они. Это от полянки зелеными вам кажутся. – Затянувшись дымом, Зоя закашлялась.
– Эх, курильщица.
– Волнуюсь, вот и задохлась.
– От чего волнение?
– Да все от того же. Нравитесь мне.
– Зоя…
– Знаю, что у вас с Анной Петровной любовь заметана. Но все одно нравитесь. Вот полюбили бы меня, то всю бы вам душу отдала.
Болотин засмеялся.
– Вам смешно? А мне обидно, что другая вас от меня отняла.
– Ну чего ты чепуху мелешь? Хорошая ты, Зоя. Красивая.
– Про это знаю. Красивая, а толку что? Ласкаюсь иной раз с кем, а покоя не нахожу. Прямо несчастная какая-то.
– Полюбить тебе надо горячо и беззаветно.
– Как это? Может, обучите?
– Нельзя этому научить.
– Вы, значит, любите Анну Петровну?
– Ну о чем спрашиваешь?
– Меня, стало быть, даже в шутку не поцелуете?
– Да перестань дурачиться.
Болотин встал на ноги.
– Не уходите. Право слово, больше ни одного слова не скажу.
– Вот что, Зоя. Пожалуйста, при мне больше никогда не купайся.
– Понимаю. Уж за этот разок извините. Нарочно пришла, чтобы вам показаться. Думала, понравлюсь, а выходит, только хуже сделала.
– Потому и прошу, что нравишься.
– Да вы не бойтесь, Анна Петровна не узнает.
– Уходи, Зоя.
– Прогоняете? Но все одно когда-нибудь вас поцелую. Потому, ежели не добьюсь своего, седая стану от обиды.
Болотин пристально посмотрел на Зою, но она не отвела взгляда. Болотин укоризненно покачал головой и пошел к озеру. Зоя тоже встала на ноги. Лениво потянулась. Пошла за Болотиным. Дойдя до берега, остановилась. Смотрела, как Болотин шел по песчаной кромке. Нагнувшись, подняла гальку, кинула в воду, а когда булькнула вода, услышала за спиной голос Кустовой:
– Зоя, Михаила Павловича не видела?
– Вон идет.
– Разговаривала с ним?
Зоя повернулась к Кустовой, глаза в слезах.
– Разговаривала.
– Никак, плачешь?
– Себя жалко.
Кустова обняла девушку.
– До чего же много в тебе беспокойства. Обязательно выдам тебя замуж, а то загубишь себя влюбчивостью. Ми-и-ша! – крикнула Кустова.
Болотин, услышав, обернулся. Кустова побежала к нему.
Зоя стояла и смотрела. Видела, как Кустова подбежала к Болотину, как он поцеловал ее, взял под руку, слезы в глазах Зои стерли всю ясность того, на что смотрела…
9
В открытые окна горницы доносился шум летнего дождя.
Приехавший к Кустовой Егор Муханов сидел на диване. Анна стояла, прислонившись к стене. Расчесывая бороду пальцами, Егор говорил:
– Сам разумом понимаю, Аннушка, что не в малых годах. Все хорошо понимаю, но все одно начисто покой утерял. Как увезла с прииска Зою, ни одной ночи ладом не скоротал. Работа из рук валится. На людей из-за всякого пустяка глотку деру. А ведь это в моем положении просто нехорошо. Как ни раздумывал, а понял, что не могу Зою позабыть. На слово верь. Раньше со мной никогда такого не бывало. Прямо будто с ума схожу, потому Зоя везде мне мерещится. Может, и слушать меня смешно, только не стыдно мне