Со мною Дельвиг, Кюхельбекер, Пущин.
И Русь моя живёт в любом из них.
Семён Гейченко предвосхищает события. В 80-х годах 20-го века он говорит:
« В будущем мы научимся расшифровывать память вещей. И тогда они многое расскажут
о том, кому принадлежали. Они расскажут, как чувствуют они причастность к жизни своих
владельцев. Они помогут нам понять, что они не просто свидетели, но и соучастники всех
событий, которые происходили с их хозяевами!»
И Пушкинская Свирель подтверждает слова Хранителя.
288
С этой минуты я буду писать это слово с большой Буквы: Хранитель!
БЕЗДУШНОГО В ПРИРОДЕ НЕТ!
Бездушного в Природе нет:
Всё в Мире свой удел имеет.
Во всём есть жизнь, во всём есть свет.
Во всём искринка пламенеет.
В любом предмете – дух и ум,
Страданье, память, разрушенье,
Движенье чувств, сплетенье дум,
Незримое преображенье.
Подобны Богу бор, гора,
Разлив и поле, степь и море.
И человечеству пора
Узреть в себе источник горя,
Источник пагубы и бед,
От коих всё вокруг немеет.
Бездушного в Природе нет!
Всё в Мире свой удел имеет.
Воззрись – услышишь шёпот уст
Кустарника, ручья, тропинки.
Ребёнок – тот же зелен куст,
Ты с ним – две светополовинки.
Есть сердце всюду – у дерев,
рек, морей, и гор лобастых.
У льва, что дремлет, присмирев,
У львят, открывших нежный зев,
Короткошёрстых и гривастых.
У всех, кто жив, кто на одной,
На двух, на трёх, на многих ножках.
Лишь человек тому виной,
Что вместо крыл лелеет рожки.*
*Имеются в виду рожки недоброй силы
Нет, он не ушёл на отдых– участник войны, уже не юный, тяжело раненный – потерял в
боях левую руку. Но после окончания войны, в 1945 году он откликнулся на призыв Москвы –
стать директором Пушкинского заповедника.
Имея успешный опыт лекционной и экскурсионной работы в Петергофе ещё до войны, он
мог стать чисто кабинетным учёным-филологом, писателем. Об этом говорят его друзья,
соратники, сокурсники.
Но Гейченко предпочёл живое соприкосновение с бытием и бытом первого Поэта России,
что ещё больше обогатило его как личность и помогало в создании трудов о Пушкине.
Хранитель Михайловского стал живым символом здешних мест: высокий, седой,
худощавый, с сурово-насмешливым взглядом внимательных серых глаз, обладающий тонким
юмором, понимающий людей с первого слова и взгляда.
Его жилище, где единственной иконой стал портрет Пушкина, ожидало не экскурсантов,
а паломников.
Паломник – это не тот, кто побежит прытью по дорожкам заповедника. Он будет идти
неспешно, приникая сердцем к каждому уголку, прислушиваясь к звукам птичьих голосов,
проникаясь движением сферы всего Пушкиногорья.
В жилище Хранителя входящего встречали сияющие медью самовары, как символ
русского гостеприимства.
289
Ожидала паломников и череда разнокалиберных колоколов и колокольчиков. Как храму
без колоколов? Их звон всегда оздоравливал округу!
В книжном шкафу теснились книги по искусству, редкие издания произведений
Пушкина, толстые папки с архивными документами, чертежи и планы, сочинения самого
Гейченко.
Семён знал, что Пушкин был крещён в Московском Храме Вознесения. Там же венчался
с Наталией Николаевной.
И всю жизнь Поэт мечтал построить собственный Храм Вознесения, отдать должное
Богу за свою страдальческую и всё же счастливую судьбу.
Гейченко взялся строить этот Храм Вознесения, заручившись духовной помощью Самого
Поэта. После войны Михайловское лежало в руинах, как и его любимый родной Петергоф.
Шедший с Запада враг света и доброты, враг культуры хотел уничтожить память России,
её Душу, навсегда искоренить высокий её Дух, её силу.
Здесь на каждом шагу притаились мины, снаряды. Была заминирована могила Поэта. И
группы бойцов-сапёров, прошедших всю войну с томиком Пушкина, как с иконой, на груди,
успешно разминировали и могилу и весь заповедник.
И здесь Пушкин помогал мирянам восстанавливать свой Храм Вознесения. Семён
Степанович на каждом шагу чуял эту помощь. Он чувствовал Поэта на каждой тропинке, за
каждым деревом и на окраине, где на призыв: «Александр Серге-е-е-ич! Ау-у-у-у!» Поэт
отзывался гулким «Ау-у-у… Иду-у-у-у!»
А Хранитель , на основе архивных и собственных чертежей, своими руками возрождал,
возводил усадьбы не только в Михайловском, но и в Петровском, наследном имении прадеда
Поэта, и в Тригорском, имении друзей Пушкина.
Гейченко объединил все усадьбы в единый музейный комплекс. Он владел всеми
инструментами: и рубанком, и топориком, и лекалом, и пилой, и циркулем, и линейкой.
Словом, действовал как Царь Пётр, в своё время строивший собственноручно корабли
для Державы. И каждое возводимое им заново строение было для него наполнено живым духом.
290
«Изба – это рукотворное чудо, живое существо, которому мерещатся «явь и сонь».
Созданная из Природы – и сама – Природа».
Некогда было отдыхать от бесконечных поездок по городам в поисках пушкинских
реликвий. Некогда было спать, дремать, поддаваться бесконечным болям и болезням, некогда
впадать в отчаяние от нехваток и недостатков полуголодного послевоенного быта, который для
него здесь начинался с блиндажа и шалаша. Отчаяние прорывалось иногда в письмах к
родителям: «Всё… Больше не могу…».
Но он снова восходил над своей минутной слабостью и усталостью, и вновь встречал
паломников: своих друзей, учёных, студентов. школьников. И не только из Ленинграда – из всех
уголков Отечества! А они приезжали и вбирали в себя полной грудью чудный воздух, каким
напитана аура заповедника.
Ещё первый министр просвещения А. В. Луначарский в 20-е годы. приехав сюда,
заметил: «Здесь легко дышится!»
Это замечают все. А всё потому, что воздух пропитан ритмами Пушкинской Поэзии.
Здесь хранятся высокие сердечные вибрации Души Поэта, создавшего за время пребывания в
своём имении множество поэм, стихов и прозаических произведений.
И Сам Поэт подтверждает это.
ЗДЕСЬ ДЫШИТ ПУШКИНЫМ СТРАНА
Здесь до высоких обобщений
Взлетал Поэта гордый Дух.
Здесь ритмами наполнен слух.
Здесь поэтичных настроений
Полны и пахарь и пастух.
Здесь каждый куст стихами дышит.
Здесь каждый ствол Поэта слышит.
И Сороть, вторя соловью,
Поёт Поэту «Ай ла вью!»
Здесь ясен, лёгок дум полёт,
Широк, как псковский небосвод.
И, съединив все времена,
Здесь дышит Пушкиным страна.
А во дворе усадьбы в Михайловском паломников встречали золотые петухи Гейченко.
Каждый из них вышагивал твёрдым шагом, выпячивая красно-золотистую грудку, с гордым
видом хозяина.
Их было уже в 1978 году 33, как раз по числу лет пребывания Семёна Степановича в
здешних местах.
И каждый из них, златопёрых, был символом деловитости, раннего подъёма,
неусыпности, бесконечной хлопотливости и проникновения в суть бытия и быта родового
имения Поэта.
Пушкин сам поначалу бурно тосковал в этом отдалённом от центра «медвежьем углу».
Отец не стал другом ему в этой дали. Присутствие семьи не смягчало суровости наказания
изгнанием.
Он чувствовал себя в опале. И поутру отправлялся на своём буром аргамаке в леса и
поля.
Вот оно – раздолье, освобождающее сердце от обид и душевных болей! Сосновые рощи и
луга, отлогий берег Сороти, любимый дуб, одиноко стоящий на невысокой горке.
Часто Пушкин устремлялся в поля и леса пешком, босым, без городской одежды,
простоволосым. Лес и деревня были Его кабинетом. Здесь рождались строки его поэм и стихов.
И воздух заповедника сохранил отзвук настроений Поэта:
ЛЁГКОСТЬ ПОЭТИЧНЫХ НОТ
Деревня – вот мой кабинет,
Деревья, травы, птицы, звери.
По-деревенскому одет,
291
Обычаям деревни верен,
Босым любил бродить по лесу,
Без галстука и сюртука,
И видел, как сквозь облака
Ко мне спускается строка, –
Благодарение Зевесу!
И вскоре мыслей пёстрых ворох
До края полнил мой блокнот:
И шум ветвей, и листьев шорох,
И лёгкость поэтичных нот
В глуши звенящих птичьих хоров.
Сегодня все времена и пространства, кажется, соединились в едином порыве: поведать,
как откликается на зов сердца Поэта каждое дерево, река, соловей, вся аура лесов и полей, где Он