эпохи для музея, кто говорил: «Нет бездушных предметов, есть бездушные люди»?!
Он был выпускником Ленинградского университета, – и здесь мы с ним родня!
Факультет общественных наук, где учился Семён, родился на заре Советской власти, в 20-е годы,
и просуществовал, к сожалению, совсем недолго.
Но, несмотря на краткий срок своего существования, факультет этот дал стране когорту
деятелей, которые стали известны Отечеству своими энциклопедическими знаниями, своим
воистину высоким служением делу просвещения и культуры России. Достаточно сказать, что
среди этих имён – Дмитрий Сергеевич Лихачёв, Человек – Эпоха, известный не только как знаток
русской литературы, но и как энтузиаст сохранения древних памятников.
Выпускником факультета общественных наук, знакомцем Гейченко был и Григорий
Абрамович Бялый.
285
Имя это близко мне по времени учёбы в Ленинградском университете. Лик этого
Человека – в моём памятном университетском альбоме среди фотографий наших преподавателей
филологического факультета.
Кто из нас, ныне ещё живущих, не помнит лекции профессора, доктора филологических
наук Григория Абрамовича Бялого? Он вёл спецкурсы по Достоевскому, Тургеневу, Короленко,
Чехову и был не только отменным знатоком, но и пропагандистом русской классики. Его лекции
приходили послушать и математики, и физики, и историки.
Но возвратимся к Михайловскому. И облегчим восприятие поэтической строкой.
ПУШКИН –СВИРЕЛИ.
Ну, здравствуй, стих уральского предгорья!
Твои пенаты я под утро посетил,
Мой ласковый мотив столицы и подворья,
Свирель моя! Светило из светил!
Я пробуждал тебя страданием и песней,
Лучом любви тебя слегка задел.
Я приносил тебе от Бога вести.
И где теперь твой дом и твой предел?
Вся Русь звучит в твоём одушевлённом слове.
Оно звенит как трель, как песня соловья.
В Михайловском моём, моём любимом крове
Поёт Свирель. А в ней дышу и верю Я,
Твой Пушкин, твой кумир, как ты зовёшь порою
Певца и мудреца, Пророка и Отца.
Не раз смахнув слезу с ресницы, – я не скрою. –
Не раз я отводил предчувствие конца
От этих бедных нив, от этой заунывной,
Порушенной в конец деревни и села.
Я не хочу тоски, заученной, надрывной.
Я верю в Русь, которая цвела
И будет цвесть, Мой Бог, Я это твёрдо знаю.
Недаром я – в кругу божественных светил
И Сердцем и Умом отныне пребываю
И в День Рожденья свой Россию посетил.
Мой вздох и шаг всегда живут в твоём движенье,
Душа Руси, могучая Свирель, –
В дыхании пера, в небесном сопряженье
Энергий Творчества, в которой жив «Апрель».
Соединенье Душ, высоких, неподкупных
И не подвластных тьме, разврату и пурге,
Что леденят сердца, – мы горю недоступны,
Но на кратчайшей с мужеством ноге.
Прости меня, что вдалеке от тягот,
Что бередят как прежде старый быт.
Зову тебя в предел цветов, грибов и ягод,
В мой лес и дол. Он мною не забыт.
Июнь меня задел цветущею макушкой.
Смахнув с него жужжащего шмеля,
286
Я вновь тебе напомню имя: «ПУШКИН»,
Моя Свирель, мой дом, мой гений и Земля!
Не повторять известное, но найти в известном то, на что не обратили внимание
предшественники, – вот что важно!
Но это Нечто, оставшееся за пределами исследования, настолько интересно, что
заставляет вновь и вновь возвращаться к судьбе самого хозяина, хранителя Михайловского
заповедника, который был вверен ему для воссоздания после войны с фашистами.
И как без античности (мысль Н.Н. Скатова) ничего нельзя понять в Пушкине и в
лицеистах, так ничего нельзя понять в Михайловском без душевного участия Гейченко в
организации всего быта заповедника, в умозаключениях, касающихся творчества Поэта, в его
отношении к Природе и к предметам, принадлежавшим Пушкину.
Семён Степанович уверен: вещи – не бездушная косная сила. И после ухода человека
вещи хранят память об их владельце. Он убеждён, что с приездом Пушкина в Михайловское в
августе 1824 года и вещи стали вести себя по-другому, приноравливаясь к молодому хозяину. А
он, в свою очередь, привыкал к ним, приручал их, отражаясь в вещах.
«Когда вы проходите по комнатушкам домика Пушкина, вы смотрите на всё, всё, и в
каждой вещи ищете эхо её хозяина.
Вещи, принадлежавшие Пушкину, для нас особенно дороги. Это не только вещи эпохи.
Это часть Самого Пушкина, его тень, его личное свидетельство о своей жизни, трудах,
надеждах, муках. О, как интересна судьба реликвий Пушкина!»
Где бы ещё, в какой книге вы прочли об этом?
А этот небольшой сборничек «Хранитель» (авторы Л. Агеева и В. Лавров) издан 1990
году лишь стотысячным тиражом! Что это для России?
А мысли Гейченко, которые заложены здесь, – это зерно знаний тех философских основ,
без которых сегодня невозможно двигаться в новую эпоху – эпоху Света и единения
разноматериальных Миров.
Это основы глубоко нравственного взгляда на жизнь, на окружающий Мир не как на
случайное скопление вещей и предметов, а как на воплощение гармонии, которая задумана
Творцом. Мир гармонии требует безусловной любви к каждой былинке, чтобы сохранять этот
мир, не разорять его, а привносить в него КРАСОТУ и ДОБРОТУ. Это то, о чём говорит Дмитрий
Сергеевич Лихачёв.
Косые скептические взгляды и кривые усмешки в адрес Гейченко, говорившего открыто о
своём понимании окружающего Мира, – это ничего более как свидетельство глубокого
невежества самодовольной посредственности.
Но мы как раз и должны понять, что истоки глубокого чувствования Природы и вещей у
Семёна Степановича кроются не только в своеобразии его биографии и близости к культуре и
истории 18-го и 19-го веков, можно сказать, с младенчества.– Ведь он – уроженец Петергофа!
Это вошло в него и укрепилось ещё и тем уровнем знаний, которые он получил в 20-е
годы в Ленинградском университете.
Трудно перечесть предметы, которыми была насыщена программа обучения на
факультете: музееведение и геральдика, история живописи и мировая история от античности до
наших дней, латынь, методика художественного воспитания, история научных мировоззрений,
история искусств различных эпох, начиная с античности, а также охрана памятников искусств и
техника их реставрации.
Не напоминает ли вам обширность знаний, которые прогнозировалось вложить в головы
студентов, программу обучения лицеистов? Да, конечно же, в этом и вся суть!
Постижение древности, прикосновение к античности, к глубинным воззрениям
человечества, одухотворявшего всё на свете, понимавшего разговор духов гор и полей, земли,
воды, Неба, – это ли не истоки знаний, необходимых современному Человеку?
Вот где начинается для нашего времени мудрое восприятие окружающего Мира, которое
не должно отрицать накопленный человечеством опыт, а сочетать его с религиозными и
научными истинами.
В этом процессе познания не должно быть борьбы между язычеством и христианством.
Признание существования Творца включает одухотворённости Природы. Ведь каждая былинка
и каждый котёнок – это всё Божии создания.
287
И бессмертие Человека как безусловная Истина есть принадлежность этого взгляда на
жизнь, как на счастье, дарованное нам Богом.
ЖИВ ПОЭТ
Свирель:
Поэт живёт и в Небе и в стволе,
Поёт рожком на кромке синей ночи,
Идёт скитальцем по родной Земле
И светлый день своей Руси пророчит.
Он в СЛОВЕ огнемётном ныне жив
Он, голову воздев, глядит на Питер,
Улавливая ласковый мотив
Волны балтийской на краю событий,
Открытий творчества волшебных новых дней,
Ровесником невянущей Державы.
И вьётся СЛОВО ПУШКИНА над ней,
Как вещий стяг её грядущей славы!
Пока Он жив – Он вечно будет жить,
Поэт мой милый, баловень Эдема, –
Нам есть чем в жизни свято дорожить.
И это для меня не теорема,
То аксиома – Пушкин вечно жив.
Главою восходя над образами,
Небесный странник – свой святой мотив
Он наземь льёт небесными слезами.
Но слёзы светлые преобразуют ночь
В июньский день, где Солнышко играет.
О, вещий Пушкин, сможешь ли помочь,
Когда страна дорогу выбирает?
ПУШКИН:
В груди твоей живёт и дышит Пушкин,
Моя Россия, локон золотой,
Бутон цветов на розовой опушке!
Да, Пушкин – не святоша, не святой,
А резвый, ясноокий, вездесущий,
Отчаянный, как твой игривый стих.