— Я есть хочу, — я сбежала с колен и от разговора.
Ребенок Кристины? Да. Как быть? Эта мысль грызла меня все это мирное время. Я удачно отпихивала ее от себя днем суетой в отеле. Вечером в этом надежном доме она снова и снова пыталась дотянуться до меня серыми глазами хозяина. Внимательными и умными, такими же, как у двоих других его прямых родичей. Рассказать ему про Кирюшу? По-другому ведь не узнает. Не от кого. С сыном он не общается. Не пересекаются они никак. Не нужны друг другу. Как поведет себя генерал, узнав, что стал дедом шесть лет назад? От глупой плечевки, проститутки, лишенной родительских прав. Гуров — не веселый морячок из амстердамского борделя, колыхаться не станет. Такой затейник может придумать все, что угодно. Вплоть до интерната и суворовского училища.
Гуров кивнул на мой побег. Не удивился ничуть.
У нас с ним случился любимый ресторан. Не случайно, разумеется. У Гурова неожиданностей не бывает. Ну, разве что только я и Кир. Тридцать минут на скорости сто девять и мы в достойном дизайне хорошей рыбной кухни. Мореный дуб и белые скатерти в синюю клетку. Уверенная в своих гастрономических предпочтениях публика. Солидно и вкусно. Никаких танцев и песен под черные глаза. Красота.
Форель. Копченый угорь. Икра. Овощи и зелень. Золотистые картофельные крокеты на сливочном масле исходят честным паром. Булочки в крошках кунжута и белое французское вино. Мой любимый судак с ветками укропа. Я плотоядно схватила двузубую вилку и узкий нож. Еда, я люблю тебя!
Ком к горлу подскочил и перекрыл дыхание. Я подорвалась с места и нырнула в дверь туалета. Благо, что знала, где это. Все вынесло из меня вонючим ураганом. Полоскало долго, выталкивая внутренности до желчи. Напилась из крана теплой воды. Спазм. Вода улетела следом в унитаз. Дезодорант красивого, в жестяных рыбах по стенам, помещения душил парфюмированной вонью. Ничего с ужином не вышло. Я тупо не могла войти в запах еды. Гуров увез меня обратно, принеся в машину, как мокрую тряпку на локте. Неужели снова старая фигня?
— Как ты себя чувствуешь, девочка моя? — спросил негромко, обнимая в сумраке спальни. Влажные мои волосы, мне мнилось, воняли рвотой. Я закрутила их в жгут и засунула под затылок в сторону от носа. Уткнулась лицом в свою подушку. Плохо. Я промолчала. Он не доставал больше с расспросами. Я боялась, прижимаясь спиной к теплому ему. Еще раз. Неужели снова старая болезнь вернулась? Только не это.
— Ну-ну, — сказала Кристина, кладя мне на тарелку третий пирожок. Жирный, прожаренный в ноль на подсолнечном масле. Я ела радостно, без тошнотворного ужаса. Все укладывалось в меня и переваривалось отлично! На кухне у доброй Кристины я была в безопасности. Никуда я не поеду с охотником на Красную Шапочку. Здесь мой дом и хватит генеральской ерунды.
— Что, ну-ну? — я легкомысленно хрустнула пахучим огурцом. Керамический жбан, емкостью с хорошее ведро, стоял тут же на столе для всех желающих. Криста умела это соленое дело.
— Это уже четвертый. Никогда раньше не замечала у тебя любви к огурцам, — заметила женщина и вернулась к стреляющей жарким маслом плите. Пепа деликатно тявкнула, намекая на пирожок с мясом. Соленые овощи не трогали собачий аппетит никак.
— Дорогая! — рассмеялась я, — ты на что намекаешь?
— Ни на что. Просто так сказала, — усмехнулась Кристина, не оборачиваясь. Гоняла мелкие куски теста с начинкой в бурлящем аду шумовкой.
— Это невозможно. У меня дистрофия. Нет менструации. Нет ручек, нет конфетки, — ржала я счастливо в голос, припомнив один милый фильм.
— Ладно. Пусть будет по-твоему, — опять кивнула Кристина пирожкам в воке перед собой. Подняла, не глядя на меня, руку. Выставила указательный палец. Согнула. Потом подняла кверху два. Как буква V. Как Виктория. Намекала на две полоски известного свойства.
— Нет, — я продолжала смеяться. Огурцы меня манили, как халва. Никогда не любила ни того ни другого. Не устояла. Покопалась и вынула из рассола хороший темно-коричневый овощ. Сантиметров семнадцать. Правильный размер. Блин! Втянула в рот и откусила с громким хрустом.
— Спорим? — моя взрослая подруга обернулась. Посмотрела остро-черно. Лукаво и блестяще.
— На что? — деловито поинтересовалась я. Грызла обалденно-пряный огурец и веселилась. Сунула Пепке под стол краешек жареного теста. Получила благодарный отклик горячим язычком. Не может быть. Никогда. Не со мной.
— А вот на что! — Криста оперлась обеими руками на стол напротив радостной меня. — Если я права, то ты целую неделю торчишь в кухне и учишься делать тесто. Для хинкали и пирожков. Спорим?
— Да ладно! Я и тесто? Ты шутишь? — я, не контролируя свои руки, отщипывала края вкуснейшего в мире пирога с яблоками. Тот отдыхал в центре стола под льняным полотенцем.
— Я, — взрослая женщина сделала отчетливую паузу. — Не шучу. Пошли?
Я кивнула. До ближайшей аптеки два шага через площадь. Тут свистнул напоминалкой мобильник. Без четверти шесть. Пора за Кириллом в детский садик.
— Беги. На обратном пути купишь, — сказала Кристина. Вернулась к своим пирожкам, как не в чем ни бывало.
— Погоди. Тут постой, — Давид загородил собой вход в гостиницу.
— Почему? — я не поняла. Хотела упрямо пройти мимо него в холл.
— Кристина, — парень жестко уперся и не пускал.
— Что? — произнесла я чуть слышно. Все сразу дошло. Как будто всегда знала. Как будет. Нет.
— Да. Тихо. Кирку уведи.
— Пусти-и, — я завыла и потеряла себя. Давид подхватил ребенка на руки и ушел в сторону.
Криста лежала там, в кухне, где я ее оставила полчаса назад. Плита молчала, отдавая ненужное тепло. Пирожки высились горой в белой эмалированной миске. Громадная сковорода сияла вымытым нутром. Успела допечь. Доделала дела. Я бухнулась на колени и положила тяжелую голову своей подруги на чистое полотенце. Кудри и спокойное лицо. Незачем им лежать на нечистом линолеуме. Расправила волосы, чтобы сделалось красиво. Гладила лоб и разговаривала, раскачиваясь. Плакала честно. Как надо. Как все умеют. Лила воду и бормотала разное. Обещала все. Что задолжала. Что сделать не успела. От невысказанного спасибо до глупых пирожков. Горе. Вот оно. Почему? Приехала Скорая, как ни удивительно, быстро. Что-то сказали друг другу женщины в белом. Потом приехали менты. Айк что-то подписывал и объяснял. В конце появились мужики в черном. Четверо. Черные носилки и черное полотно.
— Лолочка, пойдем. Они все сделают. Кристина всегда так хотела, — братья подняли меня и повели. Я обернулась. Лицо Кристины ответило мне ледяным покоем. Я обещала. Она поверила.
— Вот, — старшая сестра Кристы Медея протянула мне лист в пластике файла.
Я послушно взяла. Села тихо на стул. Последний печальный гость ушел. Двенадцать часов ночи. Весь городок откушал поминальных пирогов. Криста запасла их при жизни. Пригодились. Погода плевала на календарь. Третье октября гнало термометр за тридцать градусов тепла. Жара отправила тело в крематорий максимально быстро. Ноги гудели. Длинный день. Похороны. Поминки.
— Иди спать, девочка, — сложила губы в улыбке взрослая женщина. Похожа на сестру, как клон. Только волосы белые совсем. Десять лет в плюсе. Каково это, хоронить младших?
— Я не отдам Кирилла, — сказала я. Добавила. — Никому.
— Почему? — устало проговорила Медея. Опустила полное тело, в черном кружеве хорошего платья, на стул. В кухне царила абсолютная чистота. Все женщины с соседних улиц пришли сегодня помочь нам в траурных делах. Принесли грустную снедь и вино. Сменяли друг друга черно и делово, как часовые. Даже веселые мои родственницы тихо напились и слиняли без пошлых, громких рыданий.
— Я обещала Кристине, — тихо призналась я. Слезы встали рядом.
— Сколько тебе лет? — прозвучал совсем не новый в этой теме вопрос. Взрослая женщина смотрела равнодушно от усталости и горя.