не могла уплатить по маленькому счету из лавки и просила обождать до тех пор, пока получит деньги.
Господин Гюльо и я были сильно озадачены. Тем не менее мы заметили, что из всех соседок особенно усердствует, давая нам показания, одна пожилая женщина, госпожа X. С недоверием, приобретенным за долгую полицейскую практику, я спросил комиссара, что это за личность.
— О, это честнейшая женщина в мире. Ее муж служит в одном большом предприятии и имеет хорошие средства. К тому же, — добавил он, — супруги X. были лучшими друзьями вашего бывшего начальника Z.
Однако, несмотря на добрые отношения с моим бывшим начальством, что казалось неопровержимой гарантией в глазах венсенской полиции, я остался под впечатлением какой-то фальшивой ноты.
Разумеется, я не оспаривал и выслушивал с подобающим вниманием все показания госпожи X.
Сначала она указала мне на одну таинственную личность, часто посещавшую госпожу Базир. Это был какой-то оборванец, похожий на нищего. Он всегда ходил с мешком, повешенным на перевязи за плечами.
Нам стоило невероятных трудов разыскать этого человека. Наконец в один прекрасный вечер мои сыщики уведомили меня, что он находится в церкви Нотр-Дам-де-Виктуар, где собирает обычный десятичный сбор. Когда он вышел из храма, я взял его под руку и приказал, чтобы он вел меня к себе. Покорно и безропотно он повел меня вглубь Батиньольского предместья, в бедную комнату, занимаемую им вместе с братом, которого мы застали приготавливавшим скудный обед на маленькой чугунке.
В то время я уже был значительно избалован сюрпризами, но, признаюсь, меня поразило зрелище, представившееся моим глазам. Резкий и удушливый запах сдавил мне горло, и в то же время я увидел около печки, под кроватями и вдоль стен целые груды старой обуви, покрытой плесенью и седым мхом.
Не протестуя против возможности обвинения, без громких фраз и трагических жестов оба старика, покорные судьбе, тихо и спокойно рассказали мне, что, действительно, они знали госпожу Базир, которая была очень добрая, сострадательная женщина, помогавшая им в их делах благотворительности. Действительно, один из них приходил к ней, но накануне, а не в день преступления, как рассказывала болтливая соседка.
Потом, очень просто, как будто дело шло о самой обыкновенной вещи в мире, старики рассказывали мне о своем странном образе жизни и о тех сторонах парижской жизни, которая была мне еще неизвестна.
Оба были люди глубоко религиозные и всей душой преданные одному доброму делу. Кажется, оно называлось «Делом Святого Детства». Старший из братьев служил сторожем в каком-то министерстве, и они не только жили на его скудное жалованье, но еще умудрялись уделять немножко денег на покупку старой обуви, которую младший брат поправлял и продавал на базаре, и вырученные деньги шли в пользу «Святого Детства» или на другие дела благотворительности.
Единственной их радостью в жизни было посещать храмы и помогать бедным.
Они исповедовались и приобщались Святых Тайн каждое воскресенье, и тем временем, как я делал обыск в их жилище, оба читали молитвы.
Обыск и наведенное следствие убедили меня в абсолютной правдивости этих двух простых и чистых сердцем старцев. К тому же у них имелось неоспоримое алиби.
Пришлось оставить их в покое и направить розыски в другую сторону.
Мы узнали, что у старушки госпожи Базир была племянница, с которой она не ладила и редко виделась, находя ее недостаточно религиозной.
Анонимный донос (быть может, также сделан соседкой) открыл нам, что эта молодая девушка выходит замуж за одного мясника, занимающегося продажей конины на улицах Парижа, но его редко видели работающим, и он пользовался очень плохой репутацией в том околотке, в котором жил.
При таких условиях полиция сначала арестовывает, а потом уже разбирает дело и, если нет улик, освобождает арестованного. Хорошо это или худо, но только так принято, и эта система ведется издревле.
Итак, ко мне привели молодого мясника, который защищался в высшей степени неудачно. Я могу даже сказать, что он казался охваченным тем особым волнением, которое чиновники и полицейские называют «признаком нечистой совести».
Кроме того, против него были чрезвычайно серьезные улики.
Накануне преступления у него не было ни гроша денег, а когда его задержали, в его кармане оказалось двадцать франков, к тому же он нес узелок с бельем, очень похожий на те узелки, которые были найдены у госпожи Базир.
Сначала он не хотел объяснять, откуда у него взялись деньги и узелок, потом рассказал, что встретился на конке со своей прежней возлюбленной, которая служит в одном богатом доме, и это она сделала ему двойной подарок.
Объяснение казалось тем более шатким, что он запамятовал имя и адрес этой щедрой приятельницы.
— Я знаю только одно, — говорил он, — что ее зовут Адель и она служит в одном доме близ Триумфальной арки.
Это была одна из тех ребяческих и неудачных выдумок, которыми, по обыкновению, отговариваются все преступники.
Задержанный провел ночь в арестном доме, и сыщик, приведший его, был твердо уверен, что поймал настоящего убийцу. Однако у меня и у следователя оставалось некоторое сомнение.
На следующий день мы были вынуждены отпустить его на свободу, он представил блистательное алиби. Человек десять свидетелей явились подтвердить, что все утро, весь день и целую ночь того числа, когда было совершено преступление, он находился в Нейльи или в Левалуа, то есть очень далеко от Венсена.
Но всего курьезнее то, что была также разыскана его приятельница, и оказалось, что он сказал сущую правду. Действительно, это она ему дала деньги и узелок с кисейными занавесями для его комнаты, замечательно похожий на те, которые госпожа Базир имела манию свертывать и прятать в своих комодах.
Это дело начинало раздражать меня, и я отправился в Венсен, чтобы дополнить первоначальные справки.
По обыкновению, люди охотнее и обстоятельнее высказываются на другой день после открытия преступления, чем под первоначальным, ошеломляющим впечатлением. Соседи не замедлили сообщить мне множество подробностей о госпоже X. Она терпеть не могла старушку Базир за ее набожность, которую называла ханжеством, а главным образом за прискорбную привычку двигать по полу и утром, и вечером свой сундук на колесиках, который убийца взгромоздил ей на спину. Госпожа Базир прятала в этом сундуке свой молитвенник, и госпожа X. не раз выказывала неудовольствие, что слышит постоянно, «будто над головой проезжает дилижанс».
Говорили также, что госпожа X. была вспыльчивого, горячего нрава и легко ссорилась с другими обитательницами дома.
Однако ничего дурного я не услышал о ней.
— Это оригиналка, — говорили мне, — но мы думаем, что она не способна обидеть даже