ее показания, так как известно, что окружной суд, где помещается канцелярия следователя, по вечерам закрыт, за исключением очень редких случаев. Мы торопились покончить это дело, не желая ничего откладывать на завтра. За ночь Анасте мог собраться с мыслями и придумать новый способ защиты.
Само собой разумеется, мы воздержались рассказывать госпоже Л. Д., что Анасте обвиняется в убийстве баронессы Делляр. Мы спросили только, знает ли она Анасте.
— Конечно, — сказала она, — это друг моего сына.
— Давно вы его видели? — спросил господин Понсе.
— Не особенно, недели три тому назад. Позвольте, я припоминаю, он обедал у нас в последний раз именно в тот день, когда на бульваре Тампль была убита одна старушка.
— Не помните ли вы, сударыня, час, когда Анасте пришел к вам?
— О, да, — сказала госпожа Л. Д., — я прекрасно помню, что в ту минуту, когда он позвонил, я взглянула на часы. Было ровно четыре часа, и я приказала зажечь газ.
Господин Понсе и я переглянулись.
Четыре часа! А преступление было совершено без четверти пять!
— Не помните ли, в котором часу Анасте ушел от вас? — спросил следователь.
— Приблизительно, часов в десять вечера. Он был очень весел и говорил нам о своих планах на будущее.
Затем пригласили войти сына госпожи Л. Д., который объявил нам:
— В тот день я возвратился домой ровно в шесть часов, и моя мать сказала мне, что Анасте ожидает меня уже два часа.
Мы попросили мать и сына подождать еще несколько минут и проводили их в кабинет моего секретаря. Понсе и я остались наедине.
Гм! Мы оба сделали очень невеселую гримасу, в особенности я. Бесспорно, это я ускорил события, и если Анасте окажется невиновным, то ответственность за его арест всецело падет на меня лично.
— Обстоятельства меняются, — сказал следователь, уверенность которого, кажется, немножко пошатнулась, — вот алиби, которого мы вовсе не ожидали.
Для меня, наоборот, виновность Анасте уже не представляла ни малейшей тени сомнения.
До этого свидетельского показания, быть может, я еще колебался бы, но теперь в одну секунду в моей памяти пронеслось: нож, купленный в Лионе, синее пальто с полосками, расположенными диагональю, заявления молодого человека M. и Лины Берль, что они узнают в Анасте убийцу, наконец, странное поведение этого офицера, который покорно позволяет сбрить себе бороду по простой просьбе с моей стороны!
Между тем даже Жом, присутствовавший при показаниях госпожи Л. Д., сделал очень кислую гримасу, и я мог прочесть на лицах окружающих, хотя, конечно, все молчали: «Ну и заварили же вы кашу!»
Но я знал, чего стоят свидетельские показания в вопросе о времени! Уже не в первый раз мне приходилось сталкиваться с подобными несообразностями.
— Подождите немножко… — сказал я и бросился в ту комнату, где Анасте обедал под охраной двух агентов.
Но в коридоре я был остановлен журналистами, которые уже нахлынули в сыскное отделение.
Сцену очной ставки со свидетелями на бульваре Тампль не удалось сохранить в тайне. Репортеры уже разузнали, что туда привозили офицера французской армии, и догадывались, что его подозревают в убийстве.
— От нас скрывают важный арест! — говорили они.
— Уверяю вас, что ничего еще не выяснилось! — нетерпеливо возражал я. И, чтобы избавиться от демонов прессы, я был вынужден сказать: — Ну хорошо, подождите немножко, сейчас я узнаю, могу ли вам что-нибудь сообщить.
И я вошел в комнату, где находился Анасте.
— Послушайте, — сказал я ему, — до сих пор вы никогда не лгали в деталях. Вы не хотите только сознаться в убийстве баронессы Делляр. За исключением этого пункта, во всем остальном мы согласны. Я не ставлю вам ловушки, но предупреждаю, что ответ, которого я от вас жду, будет иметь огромное влияние за или против вас.
— Спрашивайте, — сказал Анасте, — я отвечу вам вполне откровенно.
— Ну, так скажите, в котором часу вы пришли к госпоже Л. Д., у которой провели вечер 4 декабря?
— В четверть шестого, — без малейшего колебания сказал Анасте.
Из груди моей невольно вырвался вздох облегчения.
— Итак, вы пришли туда в четверть шестого, — повторил я. — Вполне ли вы уверены в этом?
— Да, сударь, — ответил Анасте.
— Согласны ли вы подписать ваши «слова»?
— Разумеется.
Я позвал секретаря.
Анасте сам продиктовал ему свой ответ и подписался.
Думаю, что у меня была уже не прежняя вытянутая физиономия, когда я возвратился в свой кабинет и сказал следователю:
— Вот читайте заявление самого Анасте, подписанное его рукой.
Мы опять пригласили госпожу Л. Д. с ее сыном. На этот раз мы рассказали им обо всем случившемся. Она не стала настаивать при виде заявления единственного заинтересованного, а впоследствии мы узнали, что их часы отставали в день преступления.
Спустя несколько дней я узнал, что знаменитое синее пальто с полосками было не куплено в Лионе, а сшито искусным полковым портным. Я узнал также, что приказчик базара, утверждавший, будто он продал нож убийцы, ошибся: Анасте купил нож не у него.
Если бы я знал все это в момент показания госпожи Л. Д., если бы кто-нибудь сказал мне тогда: «Все, что ты принимаешь за доказательства, не более как случайные совпадения» — разве имел бы я такую непоколебимую уверенность в виновности Анасте?
Разумеется, нет! И это еще раз доказывает, какую важную роль играет случай в полицейском деле.
Чтобы успокоить репортеров, жаждавших новостей, я дал им краткое сообщение о временном аресте Анасте. Они удовлетворились этим, так как был уже первый час ночи.
Однако, расставаясь со мной, Понсе сказал:
— Поверьте мне, — чтобы дело было закончено, — нам все-таки нужно получить признание от самого Анасте.
Я вполне соглашался с этим мнением, и все начальники сыскной полиции, настоящие, бывшие и будущие, никогда не имели и никогда не будут иметь другого ответа, потому что это единственный способ закончить следствие, не оставляя сомнения в общественном мнении.
Тогда я приставил к Анасте агента Борбаста, специальностью которого было склонять преступников к сознанию. Каким образом он подействовал на этого офицера, я не знаю, и даже не хотел знать, но только достоверно одно: что и на этот раз Барбаст блистательно выполнил свою миссию.
На следующее утро Жевело, который знал Анасте, встречая его иногда в доме баронессы Делляр, приехал к нему и посоветовал, по крайней мере, хотя бы смягчить ужас преступления чистосердечным признанием.
— Должно быть, вас мучат угрызения совести! — воскликнул он. — Облегчите себя, расскажите правду.
Анасте выслушал его очень почтительно, без негодования, но все-таки твердо ответил:
— Уверяю вас, что я не виноват.
Помню, после отъезда Жевело я испытал какое-то особенно