Читать интересную книгу Приговорённые к счастью - Сергей Матвиенко

задумчивым видом хрустевший грибом, подцепленным с тарелки посреди стола.

– Что? – вытаращился на него Нильс.

– Эфир, – пояснил Лёва. – Всепроникающий газ из неделимых сфероидов – атомов. Он заполняет все оболочки, раздувая их и придавая форму объектам Вселенной, – повёл он пространное рассуждение, размахивая вилкой. – Я давненько вынашивал эту идею. Публиковать не стал, всё это несколько экзистенциальные и философические построения. И материя сей мысли слишком тонка для грубых умов учёных мужей.

Нильс растёр лоб, прикрывая ладонью глаза.

– Вижу, ещё и не начинали, – вывел Бальтазар. Он наклонился к Лёве, сидевшему по соседству, и прошептал: – В их научные споры лучше не суйтесь. Затопчут ваши сфероиды.

– Не затопчут! У меня найдётся аргументов против всяких ерундёров! – громогласно выпалил Лёва и сердито стукнул кулаком по столу, задев и едва не запустив в полёт некстати подвернувшееся блюдце.

Все испуганно переглянулись и посмотрели на Лёву в изумлении.

– Уж извините, – пробормотал тот и снова задумался, вперив глаза в центр стола.

Бальтазар, чуя вину за этот неожиданный выплеск ярости, попытался разрядить обстановку:

– Сегодня вышел презабавный случай! Я встретил гражданина, который отправил сообщение за Юпитер, а через минуту решил лететь вдогонку, чтобы перехватить и поправить.

Все, кроме Миши и Лёвы, рассмеялись.

– Адепт эфира, – вставил Альберт.

– Когда эфир – это кристалл, то в принципе можно, – не нашёл чем отшутиться Дмитрий.

Нильс повторно уронил лоб на ладонь и горестно помотал головой.

– Адепт? Эфир? Вряд ли он знает эти слова, – засмеялся Бальтазар. – Это настоящий дикий человек. Гомо эректус, кажется, если я правильно классифицировал. Он больше на обезьяну похож, разве что ходит прямо.

Михаил и Нильс переглянулись. Лёва, никого не слушая, пребывал в глубоком раздумье.

– Бальтазарушка, чего тебя к этим дикарям тянет? – спросил Дмитрий с лукавым прищуром. – Господа, представьте, этот господин жил вместе с неандерталкой! – не дав тому ответить, провозгласил Дмитрий. – Эти голубки и сейчас переписываются, а я у них что-то вроде почтового голубя. Хе-хе, одна голу́бка и два голубка́, но один не лишний, потому что почтовый, – засмеялся он своей шутке.

– Не тянет меня к ним, он сам прицепился из-за Эйхны, – вяло отмахнулся от него Бальтазар, налил одному себе и выпил. – Хороший мужик оказался, хоть и палач.

Альберт и Дмитрий вздрогнули и притихли.

– Да, помню эту рыжую Эйхну, – громко произнёс Альберт, перебивая тягостное молчание. – Красотка, но, по мне, несколько специфичной наружности.

– Неандерталка? Красотка? Здесь? – с удивлением спросил Нильс.

– Всё дети Божьи… – Лёва с ласковым умилением поднял глаза. – Да хоть негритянка, а тоже человек…

– И много их здесь, пещерных людей? – быстро перебил его Нильс, подняв голос.

– Полно́. Один-два на десять миллионов, – прикинул Альберт.

– Десять миллионов? Невообразимое число чистейших, непорочнейших душ! – воскликнул Лёва, поднялся с места и зааплодировал, затем сел.

Все с недоумением поглядели на благодушного Лёву.

– Куда больше десяти! – поправил Бальтазар и заметил: – И необязательно чистейших.

Лёва снова вскочил.

– Куда больше – этого мало! Надо ещё завозить! – заявил он. – То-то чувствую, не хватает мне здесь матушки, жёнушки, ещё одной дамы, деток моих, их деток и так далее. Папашу своего жду! И мои детки ждут папашку… Жить без них не могу!

Лёва ударил кулаком в грудь и затем обрушил его на стол.

Вокруг Лёвы метались встревоженные взгляды.

– Извините… – Он сел.

– А что тот дикарь и Эйхна? – спросил Альберт в повисшей тишине. – Что ему нужно было?

Бальтазар помолчал с загадочным видом, давая время созреть их нетерпеливости, заодно обдумывая, о чём лучше не говорить.

Некоторые подробности он опустил, а другие и вовсе выдумал по ходу рассказа для большей красоты живописания. Так, он словом не обмолвился об Адольфе, зная, что Дмитрий в него клещом вцепится, требуя оставить в покое убогого секретаря своего приятеля. Наспех перекроенный рассказ несколько раз прерывался громкими тостами. За любовь, что кружит мир и головы его обитателей. За прекрасных дам. И за благородных кавалеров. Рассказ удался.

Разве что концовка вышла скомканной. Лёва, слушавший с выпученными от изумления глазами, вдруг вскочил, обежал вокруг всего стола, неотрывно глядя на Бальтазара, с которым сидел бок о бок, и рухнул перед ним на колени.

– Хочу в дальний космос к вашей Эйхне! Всё отбросить: веру, жену, друзей – и бежать на край света. Нет, за край и ещё дальше! Помилосердствуйте и благословите, батюшка.

– Вам дочь моя уже наскучила? – угрюмо спросил Бальтазар. – Учтите, Лёва, это она мужчин бросает.

– Мы вместе полетим! Работать там с утра до зари, а вечерами после захода солнца глядеть на безбрежное звёздное полотно, протянутое от края до края Вселенной, – нескладно вторил Лёва услышанному за столом. – Не хочу быть тутошним ерундёром и пустозвоном.

– Нет там вечеров, – буркнул Альберт. – Есть только окончания бессчётных рабочих смен. А бывает, что и не различишь: ты человек, который управляет роем рабочих, или один из механизмов под их полным контролем.

– И Солнца там нет. Есть, но такое маленькое, что легко затерять среди звёзд, – грустно добавил Бальтазар.

Он помог Лёве подняться и усадил обратно.

– Ну, будет вам, друзья, жаловаться! – воскликнул Дмитрий. – Зато какие заработки!

Он встал, с грохотом отодвинув стул.

– Тост за дальний космос, что нашёл вечное пристанище в наших сердцах! – раскатисто пробасил Дмитрий.

К тосту неожиданно и своеобразно присоединился Лёва. Вскочив следом вперёд всех, он сграбастал с середины стола тёмно-синюю бутыль и в несколько крупных глотков целиком опустошил. Все затихли, поражённые выходкой, Дмитрий обеспокоенно зашептал: «Ай-яй-яй». Через пару секунд глаза Лёвы осоловели, а руки повисли плетнём. Он выронил бутыль, со звоном треснувшуюся об пол, и рухнул обратно, причём было похоже, что стул подвернулся ему наудачу.

– Концентрата стебанул, – почти равнодушно проговорил Дмитрий. – Крепость градусов триста, напитки по формуле разводить.

– Вы его погубили! – закричал Михаил.

Он подскочил к обвисшему Лёве, подхватил под мышки и потянул из-за стола безвольное тело, походившее на тряпичную куклу. От встряхиваний голова Лёвы запрокинулась, и стало видно, что зрачки его закатились.

Уставив на своего спасателя белки глаз, Лёва забубнил:

– Я вас любил, любовь моя, быть может, в душе моей уже не может быть. Меня одно пока тревожит: быть иль не быть, заснуть, забыться и… Боже, какие стихи! Но чьи? Вот в чём вопрос! Мои…

– Немедленно промывание желудка! – крикнул Михаил.

– Такого у нас нет, – расстроенно протянул Дмитрий.

– Вы ему даже клистир не поставите, – с философской невозмутимостью заметил Альберт. – Некуда… У нас так, одна видимость, точнее, невидимость внутренних органов.

– По-другому всё устроено, – пояснил Бальтазар как мог. – Похоже, но не так. Всё уже внутри: на рационе. Правда, что такое рацион, вопрос довольно сложный…

– В больницу срочно! – не сдавался Михаил.

– Нет таких учреждений. Наша природа – лучший доктор.