Читать интересную книгу Мемуары - Ш Талейран

"Что касается булл, то нам удалось, - писали три епископа, - добиться от папы лишь обещания выдать их только уже назначенным епископам; он считает невозможным решить что-нибудь на будущее время без своих советников и, следовательно, согласиться на внесение в конкордат нового и притом столь важного условия. Мы исчерпали по этому вопросу все мыслимые доводы и соображения и с сожалением уведомили о нашем предстоящем послезавтра отъезде. Этот быстрый отъезд, казалось, огорчил его; он поручил выразить нам желание снова свидеться с нами; мы подчинились его повелению, и нам показалось, что он стремится только к тому, чтобы заменить трехмесячный срок для своего права давать инвеституру шестимесячным сроком. Мы предполагали, что это не составит большой трудности, и высказали ему нашу уверенность на этот счет. Наконец, шаг за шагом, мы заставили его согласиться на следующие статьи, записанные отчасти под его диктовку; копию их он хотел сохранить у себя, как свидетельство, говорил он, его уступчивости и его пламенного желания восстановить мир в церкви".

Статьи, принятые папой

"Его святейшество, принимая во внимание нужды и пожелания французской и итальянской церквей, изложенные ему архиепископом турским и епископами нантским, трирским и фаенцким, и желая дать этим церквам новое доказательство своей отеческой любви, объявил вышеназванным архиепископу и епископам:

"1. Что он даст церковную инвеституру лицам, назначенным его императорским и королевским величеством архиепископами и епископами по форме, установленной в эпоху конкордатов с Францией и Италией.

"2. Его святейшество согласен распространить ту же самую меру на тосканскую, пармскую и пьяченцкую церкви посредством нового конкордата.

"З. Его святейшество согласен на внесение в конкордаты условия, по которому он обязуется давать епископам, назначенным его величеством, буллы об инвеституре в течение определенного срока, который должен быть, по мнению его святейшества, не короче шести месяцев; на случай, если он промедлит более шести месяцев по другим причинам, чем личные качества, делающие назначенных лиц недостойными, он вручит архиепископу вакантной церкви, а за его отсутствием старейшему епископу провинции полномочия выдавать по истечении шести месяцев буллы от его имени.

"4. Его святейшество решается на эти уступки лишь в надежде, вызванной в нем его беседой с епископами-депутатами, на то, что они подготовят соглашения, которые восстановят порядок и мир в церкви и вернут папскому престолу подобающие ему свободу, независимость и достоинство.

Савона, 19 мая 1811 г.".

Согласие, полученное таким образом от папы, ознаменовало собой большой успех, так как оно прекращало на будущее время все споры между французским правительством и римским двором. Каким образом мог бы последний впредь нарушать во Франции порядок? Церковная инвеститура епископов была единственным орудием, при помощи которого папа мог создать своим отказом или бездействием беспорядок; его действия никогда не нарушили бы нормального хода дел, так как они могли выражаться только в посланиях, буллах.., а Франция всегда придерживалась обычая не разрешать их опубликования до рассмотрения их и до заключения о том, что они не содержат ничего противного законам страны. Это парализовало бы враждебную волю папы и даже всякий нежелательный раскол. Было безразлично, что думает папа о галликанских правах, раз он не имел власти помешать их осуществлению. Поэтому попытка заставить его заранее подписать в этом смысле известное обещание была совершенно бесполезна. Папа сам сказал это, и потому применявшаяся к нему тирания была бесцельна. Святейший отец дал свое слово, и это превосходило по своему значению все когда-либо сделанное каким-либо папой; даже если бы он этого словесного обещания не дал, отсюда не проистекло бы никакой опасности, ни даже малейшего неудобства.

Я забыл сказать, что существовал вопрос, по которому, как он обнаружил в беседе, папа никогда бы не уступил: это касалось намерения императора сохранить за собой право назначения на все итальянские епископства с предоставлением папе инвеституры. "Как, - говорил он с волнением, - папа не сможет награждать даже кардиналов, послуживших с рвением и талантом папской власти, он не сможет назначать епископов нигде во всем христианском мире, включая и церкви, с незапамятных времен входившие в римскую епархию, права которых будут уничтожены простым конкордатом? Это было бы, однако, ужасно..."

Это его собственное выражение, единственное в таком роде, вырвавшееся у него во время его переговоров с французскими епископами. Они ничего не могли возразить ему по этому вопросу, настолько естественным казалось им требование святейшего отца.

Они имели случай говорить с ним о двух миллионах в земельных имуществах, назначенных декретом от 17 февраля 1810 года на содержание папы. Пий VII начал с очень твердого отказа и пожелал повторить то, что он сказал в самом начале, именно, что он желает существовать скромно, на помощь, оказываемую ему милосердием верующих. Но при всем благородстве этого решения епископы возражали против него, указывая на то, что он не должен лишать своих преемников светских преимуществ, даваемых императором, державных почестей, возможности общения с католическими государями, а также средств, необходимых для содержания св. коллегии кардиналов, которое возлагалось декретом от 17 февраля 1810 года на императорскую казну.

Эти соображения, казалось, заставили его поколебаться: он больше не настаивал, но вопрос этот остался нерешенным.

Епископы вернулись во Францию, убежденные, что если щадить его чувства и предоставить ему свободу и добрых советников, то святейший отец может сделать новые уступки по нескольким довольно важным вопросам. Но они добились уже самого главного.

Столь удачно начатые переговоры должны были бы привести к окончанию всех споров.

Что следовало сделать для этого? По-видимому, только одну вещь - не допустить созыва собора и отсрочить его на месяц. За это время Наполеон пришел бы к соглашению с папой относительно булл и добавления нового условия, не смешивая этого с другими вопросами. Он вернул бы ему нескольких советников и достаточную свободу, и папа счел бы делом чести подтвердить то, что он обещал в силу внутреннего убеждения, как это по крайней мере казалось.

Раз этот договор был подписан, император не нуждался больше в соборе, и он должен был иметь тем более сильное поползновение бесконечно отсрочивать его, что его созыв уже выставил его в несколько смешном виде, в чем он не мог не признаться самому себе. К тому же не удобнее ли было бы для него закончить дело с самим папой, все возражения которого он преодолел бы при помощи своих делегатов, чем вести переговоры с собранием, которое, наверно, оказалось бы беспорядочным и которым он, вероятно, не смог бы управлять? Имея обещание папы, для чего можно было желать собора, созванного лишь при предположении, что папа никогда не согласится дать инвеституру назначенным епископам, а тем более связать себя на будущее время и утратить право отказывать в этой инвеституре? Между тем он на все это согласился, и уже можно было составить договор. Может быть, имелись основания полагать, что собор будет стремиться к другому решению по этому вопросу? Тем хуже! А если бы он желал того же самого, то к чему могло послужить его вмешательство? Оно было очень неприятно папе, как мы это видели. Для императора оно могло быть удобно при условии, которое не имело места. Но при всяких условиях он должен бы был предпочесть обойтись без собора. Мог ли Дювуазен быть уверен, что ему удастся руководить по своему желанию этими девяноста пятью французскими и итальянскими епископами и что, несмотря на сговорчивость каждого из них в отдельности, они не дадут увлечь себя в общем собрании? И именно понимание того обстоятельства, что им не предстоит больше принимать никаких решений, должно было побудить их создавать многочисленные затруднения, возбуждать спорные и досадные вопросы, чтобы их не упрекнули в том, что они не сумели ничего сказать и ничего сделать.

Император рассчитывал, конечно, на влияние, которое мог приобрести в его интересах кардинал Феш, председательствовавший на соборе. Но тут он ошибся, как и во всем том, что он делал для возвышения членов своей семьи в надежде затем их использовать. Его дяде, кардиналу Фешу, нужно было заставить окружающих забыть о своем происхождении, и он хотел, подобно братьям Наполеона, придать себе значение своим противодействием его желаниям, своей непреклонностью, а не влиянием на племянника.

Ни император, ни даже нантский епископ, которому его успех в Савоне должен был это разъяснить, не понимали всего значения созыва собора. Наполеон, которого не обезоружили ни жестокая судьба папы, ни громадные уступки, сделанные им, несмотря на его положение, имел наготове несколько оскорбительных для папы фраз и не хотел от них отказаться. Он придавал до смешного большое значение тому, чтобы произнести их на соборе, и не помышлял о том, что даже самое трусливое собрание не сможет отказать хотя бы в видимом участии святейшему отцу, повергнутому в бедствия, и что оно не захочет громогласно обесчестить себя.