Читать интересную книгу Мемуары - Ш Талейран

В сущности не было решительно никакой разницы между тем, что было предложено собором вначале, и что было принято новым собранием. Статья V требует одобрения святейшего отца, в то время как по первоначальному проекту требовалось одобрение императора. Правда, что последнее было довольно бесполезно, потому что проект представлял собой дословное выражение собственного требования императора. Для чего же в таком случае представлять его ему на утверждение? Но такая буквальная замена одного выражения другим могла показаться ему оскорблением, если бы ему ее предложили; поэтому я считаю, что собрание не дерзнуло бы просить у него об этом и что оно было весьма счастливо, что получило декрет, уже одобренный императором, так как редакция его была предложена самим Наполеоном, то есть его советом. Его одобрение предполагалось уже предложением, сделанным собору от его имени, посылкой к папе депутации и инструкциями, которые он дал этой депутации. Что же касается утверждения, возложенного на папу V статьей декрета и которому собор придавал столь большое значение, то нантскому епископу было нетрудно убедить императора, что первый проект, столь гневно им отвергнутый, был в сущности лишь формой, при помощи которой у папы спрашивали, узнает ли он свое собственное произведение. Нет ничего неуместного в том, добавил он, чтобы дать собору это маленькое удовлетворение, причем он соглашался разъяснить, что суровость императора в отношении некоторых из его членов была вызвана не тем, что они желали внести эту статью в декрет, а проявленным ими враждебным отношением к правительству.

Через несколько дней, 19 августа, восемьдесят пять епископов, в число коих входили на этот раз девять епископов, не получивших инвеституры, подписали сообща письмо к папе, в котором они просили его утвердить декрет. Затем было назначено девять депутатов, чтобы доставить это письмо к нему в Савону. Это были архиепископы малинский, павийский и турский, епископы эвреский, нантский, трирский, пьяченцкий, фаенцкий и фельтреский; чтобы папа не мог жаловаться на то, что он лишен своего совета, к нему отправили также пять кардиналов: Дориа, Дуньани, Роверелла, Байанна и Руффо, поддержку которых, как я имею все основания думать, император тайно обеспечил себе. Наконец, одновременно отправили туда cameriere secreto папы, Берталоцци, и его духовника.

Они прибыли в Савону в конце августа. Папа принял их лишь 5 сентября; говорят, что он встретил их с такой же благосклонностью, как и первую депутацию. Он не знал того, что произошло на соборе; впрочем, он никогда не произносил этого названия, всегда заменяя его словом "собрание", - это доказывает, как легко было бы после первой депутации прийти к соглашению с папой по основному вопросу, касавшемуся инвеституры для епископов, без обращения к собору, которым святейший отец нисколько не интересовался. Но Наполеон не умел сделать этого, и никто не оказался достаточно умен, чтобы перед ним на этом настоять. Зло сделалось непоправимо, потому что полученное от папы одобрение декрета, которое должно было положить конец этому сложному делу, ни к чему не привело; виной этому был необузданный нрав Наполеона, который, приблизившись к разрешению вопроса попытался снова все запутать, для чего он нашел более чем достаточно способов.

После нескольких весьма миролюбивых объяснений между депутацией, отправленной в Савону, и папой, - объяснений, не касавшихся ни одной действительной трудности, созданной им, - святейший отец охотно согласился на пять статей декрета. Он дословно включил их в послание от 20 сентября 1811 года, в котором он обращался к епископам с выражениями отеческой любви и без малейшего упоминания о своем образе действий. Он говорил в предисловии с трогательным чувством благодарности о том, что бог допустил, чтобы с соизволения его дорогого сына, Наполеона I, императора французов и короля Италии (оба эти титула указаны в послании), четыре епископа посетили его и просили его позаботиться о французской и итальянской церквах. Он говорил о чувствах, с какими он принял их, и с искренней радостью отзывался о том, как они изложили императору его виды и намерения. Он объявил, что согласно новому разрешению его дорогого сына Наполеона I... пять кардиналов и архиепископ, его духовник, опять явились к нему и что восемь депутатов (потому что один скончался в дороге) сообщили ему о состоявшемся в Париже 5 августа общем собрании духовенства; они вручили ему письмо, уведомлявшее его о том, что происходило в этом собрании, и подписанное многочисленными кардиналами, архиепископами и епископами; наконец, он объявил, что его просили в надлежащих выражениях снова одобрить пять статей, уже ранее одобренных им.

Выслушав пять кардиналов и своего камерария, эдесского архиепископа, папа утвердил все, что ему было представлено. Он только добавил в своем послании, что он желает, чтобы, приступая к инвеституре, архиепископ или старейший епископ запрашивал обычные сведения, чтобы он требовал исповедания веры, давал инвеституру от имени римского папы и пересылал ему подлинные документы, подтверждающие точное соблюдение этих формальностей. Это добавление было сделано в виде простой оговорки, вытекавшей из принятия папой предложенных ему статей, и, кажется, сам император не возражал против нее, когда читал ее.

Но дело приняло другой оборот, когда он ознакомился с поздравлениями и похвалами, с которыми святейший отец обращался к епископам по поводу их поведения и выраженных ими чувств. При чтении фразы, свидетельствовавшей, что епископы, как им и подобало, проявили истинное послушание в отношении папы и римской церкви, которая является матерью и владычицей всех других церквей, "aliarum omnium matri et magistro veram obedientiam"(11), Наполеон не выдержал. Слова "владычица" и "послушание" вызвали у него смех, сменившийся яростью, и он с пренебрежением отправил папское послание обратно, требуя другой его редакции. В Париже ходили разные слухи об его изменчивом и с каждым днем все более враждебном отношении к святейшему отцу. Наконец, через некоторое время, без всякого официального постановления даже несмотря на то, что в "Мониторе" (насколько я помню) на этот счет ничего не было опубликовано, распространился слух о том, что переговоры с папой прерваны. Епископов, членов собора, не собрали, чтобы сообщить им об этом, но велели им отправиться в свои епархии, уведомив их лишь о том, что по вине папы переговоры с ним прекращены.

Между тем папское послание было возвращено; не приученный к языку римского двора, Наполеон мог порицать в нем некоторые выражения и даже требовать их изменения; но вопреки ему, несмотря на примененное им насилие и его ярость, уступки, потребованные у папы и считавшиеся в течение трех лет столь желанными, были папой сделаны. В Савоне начали даже проводить в жизнь это послание, и папа беспрепятственно дал инвеституру четырем епископам, назначенным императором; имя императора упоминалось в буллах, как и прежде, что означало несомненную отмену буллы об отлучении. Наконец, папа соглашался на дополнительное условие к конкордату, на что никто не осмеливался надеяться; его послание сводилось именно, к этому, и таким образом впредь император мог бы, когда ему угодно, применять это условие на основании декрета или сенатского решения, не нуждаясь в обращении к папе. Почему же он предпочел вернуть послание и отказаться от всего, что в нем было с его точки зрения полезного? С какой целью он придрался к нескольким выражениям, не составлявшим существа послания и в отношении которых он мог, приняв его, сделать все те оговорки, какие бы он пожелал? Мне это неизвестно: он был способен на любую непоследовательность.

Если бы нантский епископ был в Париже, он мог бы, я полагаю, заставить его примириться со словами "мать" и "владычица" всех церквей, а также со словом "послушание", показав их императору в нескольких местах знаменитой речи Боссюэ, произнесенной при открытии собрания духовенства 1682 года; он мог бы присовокупить, что эти выражения согласны с правами галликанской церкви, потому что они означают лишь право папы обращаться в качестве главы ко всем католическим церквам, что признается французской церковью, как и другими. Но нантский епископ был вместе с прочими депутатами в Савоне, где они должны были ждать новых распоряжений.

Император возвратил послание; скорбя, папа взял его обратно и был вынужден считать его недействительным. Однако, при своей кроткой снисходительности, которая была хорошо известна, он был, конечно, готов в любой момент возобновить его, потому что он дал его не условно и особенно потому, что он ничего не требовал для самого себя.

Из чтения инструкций, врученных Наполеоном епископам-депутатам перед их отправкой в Савону, становится ясно, что император отверг все послание целиком не из-за нескольких встречающихся в его тексте выражений, которые не составляли его сущности; он сделал это главным образом потому, что в этом послании папа говорил от своего собственного имени. (Как будто он мог поступить иначе!)