шла совсем не о глупостях. Сказала вместо этого:
— Вот именно, что только подробности всякие мне и известны. А не вся история.
— И почему она тебе интересна?
— Потому что вы двое теперь… становитесь моими друзьями. Я никому не стала бы рассказывать, но, думаю, это помогло бы мне лучше понять вас двоих. И тебя, и… Нюру. Наверное.
Саша долго смотрел на неё.
— Ни фига себе.
— Что?! — удивилась Тамара, смутившись. — Я просто говорю то, что думаю, не надо смотреть на меня, как на чокнутую! И вообще, если не станешь рассказывать, я не обижусь. Понимаю, что могу лезть не в своё дело.
— Да ладно, я, в общем-то, даже не против как-то это всё обобщить в голове.
Он подошёл к дивану, стоящему возле стены с плакатами, сел на него и вытянул длинные ноги в клетчатых тапках. Ноги его по какой-то причине напоминали измазанные простые карандаши, и одна была перебинтована.
— В общем… — Саша вздохнул, переминая в пальцах геймпад. — Это долгая история. Долгая и неприятная. И с чего бы мне её начать…
Я с самого детства был тихоней — услада для глаз учителей, насмотревшихся на хулиганов, задир и драчунов. Друзья у меня появлялись и исчезали, но такого, чтобы надолго, не было. Родители, видя это, всеми правдами и неправдами выпихивали меня из дома, чтобы после школы я не залипал в компьютер. Собственно, так я и оказался однажды в «Стаккато».
Народу там было больше, чем сейчас — человек двадцать, может быть. Все шумные и весёлые, прямо не как я. Там всегда была какая-то шумиха, которая к себе привлекала. Царил такой хаос, что тебе начинало казаться, что и ты там тоже себе место найдёшь. И я нашёл в первый же день: компания из ребят позвала меня к себе и стала выпытывать, кто я такой и как тут оказался. В этой компании были и эти трое: Нюра, Костя и Серёжа. Вечно неразлучные, постоянно пререкающиеся, и такие притягательные. Сблизившись, я стал зависать с ними.
Стоит сказать, в них толком и не было ничего особенного: эти трое просто были такими, какими были, и из-за этого хорошо сочетались друг с другом, хотя, казалось бы, это просто невозможно.
Поправлюсь: в Косте с Серёгой не было ничего особенного, парни как парни. А вот Нюра была другой. Или мне так казалось. Дело в том, что она по какой-то причине была необыкновенно добра ко всем окружающим, и ко мне в том числе. При этом, когда ты это понимал, тебе начинало казаться, что только ты — особенный, только ты один ей приятен. Поэтому, я думаю, в её обществе очень любили находиться люди. Она была Хорошим Человеком — с большой буквы.
У неё было много друзей, много забавных странностей и необычных хобби. К примеру, она какое-то время всерьёз занималась чтением рэпа. Потом, конечно, бросила, но необходимые навыки остались.
А ещё она иногда жаловалась, что ей снова кто-то там в чём-то там признался. И вздыхала:
— А мне казалось, что мы с ним подружимся…
— А что, нельзя дружить, если парень в тебя втрескался? — равнодушно пожимал я плечами.
— Нормально нельзя, — уверенно сказала Нюра, будто её утверждение было перепроверено на сотню раз. — Мальчишек всегда заносит… Так что лучше даже не рисковать.
Она редко когда говорила «парней», предпочитая этому пренебрежительное — «мальчишек». Как будто ей было лет восемь.
— В смысле — «заносит»? — не понял я.
— В смысле, они странно на меня начинают смотреть. Не как на друга, а как на девушку. А потом ещё хуже…
— Может, тебе просто нормальных не встречалось.
— Да вы все нормальные, пока не влюбитесь, — и Нюра поморщилась на этих словах. Я рассмеялся, не подозревая, насколько она была права.
Прошёл примерно год с моего вступления в «Стаккато», и мы с ней сдружились — я полагал, что настолько же, насколько она сдружилась с Костей и Серёжей. А они были довольно близко. Меня это радовало: я как будто впервые в жизни стал частью классной тусовки. Сейчас, спустя время, я понимаю, что парни-то не очень меня жаловали, но мне было всё равно. Главное — что мы с Нюрой подружились.
— В общем, есть такая теория, что на самом деле все эльнары были подкуплены зецунами, чтобы поднять восстание в Аланаре… — рассказывал Костя. — Во-первых, Микаши, как их глава, постоянно упоминал о своих «революционных» настроениях, и его легко можно было склонить к этому, несмотря на то, что преподаватель. Хотя, казалось бы, хода этому не давали. А во-вторых…
— Так, погоди. Какой из Микаши революционер, ты о чём вообще? — тяжело вздохнул Серёжа, приложив руку к лицу. — Детский, блин, мультик, а он…
— Ага, детский, как же! Ты такой скептик, Серёжа Селезнёв, как с тобой вообще можно жить?!
— Ты не пробовал, так что не знаешь…
— Мультики не обязательно могут быть детскими, — вставил слово Саша. — Есть, например, «Доминик-Плюс», там…
— Я и не хочу пробовать, знаешь ли. Мне хватает того, что ты и так абсолютно невыносим.
— На себя посмотри, — и Серёжа скорчил недовольную гримасу. — В общем, это просто теория. Но, как по мне, зецуны явно не из-за простого недовольства бунтовали.
— А вы про какую часть? — спросила Нюра. — В третьей зецуны же были добрыми.
Шагающий за ними вслед Саша тяжело вздохнул носом, но ничего не сказал.
«Если бы не она — меня бы здесь не было».
…Мы иногда встречались после школы, просто чтобы погулять, даже без Кости с Серёгой. Однажды даже в кино сходили. А ещё она научила меня играть на гитаре… Ладно, пыталась научить. Нас с Костей. Я не был очень уж прилежным учеником.
Я не знаю, приходило ли ей вообще в голову, что я теоретически способен в неё влюбиться. Наверное, да, потому что Нюра всегда была достаточно умной, чтобы к ней в голову приходило абсолютно всё… и в то же время она была достаточно легкомысленной, чтобы некоторые вещи в её голову просто не умещались, или не удерживались там надолго.
В том самом кино она — случайно или нарочно, не разберу — на короткое время положила голову мне на плечо. Не знаю, может, просто устала. Но в тот момент я и понял, что пропал. И я влюбился. Крепко и бесповоротно.
Это был конец.
Естественно, сперва я ничего не рисковал ей говорить. Потому что помнил по её же словам: парни, которые влюбляются в неё, вычёркиваются из списка её друзей навсегда. Но с того момента,