кажется прохладной и хрупкой.
– Ты не должна подвергать себя ненужной опасности.
– Только по этой причине я и здесь, – возражаю я.
– Нет, – ледяным тоном произносит она. – Ради опасности, возможно. Но не ради ненужной опасности. Если тебя поймают, все будет кончено. Для тебя и для меня. Для многих ведьм.
– Мы не можем возлагать все надежды на одну охоту, – выпаливаю я. – Если возможность сама плывет в руки, я хочу быть там…
– Как и я, – прерывает она, повышая голос. – Чтобы убедиться, что смогу незаметно вернуть тебя в особняк. Убедиться, что тебя не ранил телохранитель принца или еще что похуже.
Я разражаюсь смехом, в котором звучит отчаяние.
– Как непохоже на неоспоримые логические доводы И’шеннрии, которые я успела узнать и полюбить. Звучит так, словно вы… – Горло перехватывает от невозможности произнести следующие несколько звуков. И’шеннрия убирает от меня свою руку, с болью глядя на собственные ладони.
– Я не хочу, чтобы у меня в коридоре появилась очередная картина, Зера.
Картина. Она говорит о лорде И’шеннрии – портрете того, кого больше нет. Она откашливается и поворачивает ко мне голову, ее пушистые волосы в лунном свете отливают красным.
– Это началось словно понарошку, – говорит она. – Притворство. Игра в семью с новоиспеченной племянницей. Покупая вещи, обучая премудростям, наблюдая, как она на моих глазах превращается в леди… Я надеялась, много лет назад, что буду заниматься всем этим с собственными дочерями. Когда их у меня отняли, я… – Ее израненное горло сжимается. – Я заставила себя отказаться от всего этого. Заперла саму мысль об этом за сталью и стеклом.
Она смотрит мне прямо в глаза и криво улыбается.
– Но Старый Бог любит испытывать нас, – продолжает она. – Он любит посылать нам людей, которые меняют наши жизни к лучшему и к худшему.
– Когда я снова стану человеком, – начинаю я, – вы сможете заботиться обо мне. Но не сейчас. Не когда я такая.
И’шеннрия смеется.
– Даже не пытайся указывать мне, когда о тебе заботиться, Зера. С тетушками это так не работает.
Мое недосердце в медальоне сжимается, так сильно и внезапно, что у меня перехватывает дыхание. И’шеннрия берет себя в руки гораздо быстрее меня, как всегда, – она встает и направляется к двери.
– Сегодня ты никуда не идешь, – резко замечает она. – Я прикажу Реджиналлу запереть все твои окна снаружи, и остаток ночи он будет охранять твою дверь. Если ты уйдешь, я узнаю.
– Вы не можете меня остановить, – рычу я.
– Нет. Но это может. – Она показывает кинжал. Со странной канавкой на лезвии и небольшой защелкой в основании ручки. Кинжал с белой ртутью.
– Вы… как вы его достали?
– Вероятно, я попросила ведьм дать мне один еще до того, как ты прибыла в Ветрис, – обязательное условие, прежде чем я согласилась на их предложение. Я страшно нервничала из-за того, что мне придется спать бок о бок с Бессердечной. Разница в том, что теперь я буду использовать его не из страха, а ради твоего благополучия.
– Предупреждаю, я отлично владею мечом, – настаиваю я.
И’шеннрия изящно приподнимает брови.
– А я научилась пользоваться кинжалом задолго до твоего рождения. Ты не покинешь эту комнату. И не станешь делать то, что тебе заблагорассудится. А примешь участие в охоте, как мы и планировали.
Она с мягким щелчком закрывает за собой дверь, и этот звук почему-то бесит куда больше, чем если бы она резко ее захлопнула. Со стиснутыми кулаками я меряю шагами ковер. Мне давным-давно следовало догадаться – И’шеннрия так же упряма, как и я. Она может понять мою боль, но не мой голод. Я чувствую, как он с каждой секундой все глубже запускает свои темные пальцы в мои вены. Я уже ела печень, но облегчение было слишком скоротечным. Если не уйти сейчас, то опоздаю на место встречи и из-за голода не смогу даже заговорить с кем-то, не показав зубы.
Мое внимание привлекает стук по стеклу – железный прут перечеркивает оконную раму снаружи. Реджиналл. С извиняющейся улыбкой он прибивает прутья один за другим, пока я глазею на него сверху из окна. Разбить стекло не выйдет, И’шеннрия сразу это услышит. Кроме того, даже если я выпрыгну, то наверняка сломаю ноги, а учитывая незаживающее предплечье, сильно сомневаюсь, что они исцелятся.
Согнув три железные шпильки, я пытаюсь вскрыть дверь, безуспешно. Прошу, даже умоляю Реджиналла выпустить меня, но он не отвечает. Голод заставляет меня рушить, ломать вещи.
Уничтожь глупцов, держащих нас тут против воли.
Но я сдерживаю рост клыков. И в конце концов падаю на кровать, совершенно опустошенная усилиями и гневом, пожирая глазами черный ромбовидный узор на потолке, к которому давно привыкла.
И’шеннрия ни в коем случае не идиотка. Если кто здесь и круглая дура, так это я, открыто продемонстрировавшая ей свои намерения. Впрочем, я не могла предвидеть этот домашний арест, учитывая, что просто не предполагала, как она… позаботится обо мне. С невольной благодарностью я осознаю, что, должно быть, так ощущают себя все люди, имеющие родителей или опекунов: хочется злиться и в то же время по-настоящему злиться на них просто невозможно. Воспоминания о том, как это было с моими собственными родителями, давно стерлись, но ощущения кажутся знакомыми. Как будто… правильными.
– Я тоже о ней позабочусь, – ворчу я. – Как только перестану злиться.
Мой взгляд цепляется за дальний левый угол потолка. В этом месте с темной ромбовидной плиткой что-то не так – она немного выпирает. Первые несколько дней я этого не замечала, но спустя целую неделю разглядывания потолка стала видеть различия. Я не запоминаю каждую бесполезную сплетню, услышанную при дворе, но одна все же всплывает в памяти.
Это было на званом ужине, который И’шеннрия устроила перед тем, как представить меня ко двору. Баронесса д’Голиев улыбалась мне всеми своими пожелтевшими от старости зубами, склонившись над инжирным заварным кремом.
– Жаль, что вы не встретились с лордом И’шеннрия, леди Зера. Человека столь блестящего ума уже никогда не будет при дворе, – вздохнув, сказала она.
– О, – меня охватило любопытство. – Он был энциклопедистом?
– В молодости хотел им стать. Но семья настояла на том, чтобы он женился на девушке Первой крови и прославил свой род. А семья всегда была его слабым местом. – Баронесса вытирает заварной крем со своего шелкового лифа. – Но он никогда не терял остроты ума. Еще будучи маленьким мальчиком, таскал ко двору всякие забавные мелочи – штучки, которые двигались, штуки с потайными дверцами, маленькие коробочки, которые можно было открыть только решив головоломку.