Меня вновь захлестывает зависть – змея, которая обожает являться всякий раз, когда людишки вытворяют прекрасные и глупые вещи со своими жизнями.
Они могут так сильно рисковать, потому что есть чем. Сердцами. Будущим. Свободой.
И вот она я, выклянчивающая у них объедки. Вымаливающая возможность взять то, что я хочу, и сбежать.
Я улыбаюсь.
– Когда начинаем?
* * *
Фиона объясняет каждому из нас, что принести и где встречаемся вечером. Она мозг нашей операции – у нее наготове четыре пояса энциклопедистов с инструментами, каждый из которых уникален и служит пропуском для прохода внутрь Багровой Леди. Можно только гадать, как ей удалось их раздобыть, но готова поспорить, что не обошлось без шантажа и злоупотребления дядиными связями. Люсьен достанет робы, и до тех пор, пока мы будем оставаться в капюшонах, никто не должен нас узнать. Малахит – наши мускулы, а я, по словам Фионы, оправдание.
– Если что-то пойдет не так и нас поймают, – говорит она, – ты сделаешь вид, будто сгорала от любопытства из-за Багровой Леди и умоляла принца Люсьена провести тебя сюда. Он согласился, потому что «сильно тебя любит», и будет умолять стражников о молчании и прощении.
На этих словах Люсьен застывает, гордо скрипя зубами, а Малахит надрывается от беззвучного хохота, словно снежная гиена.
– Ты же не думаешь, что это реально сработает? – выдавливаю я, совладав с пересохшим горлом. Фиона ухмыляется мне – не фальшиво сладкой, но широкой и уверенной улыбкой.
– Он их принц. Будущий король. Мой дядя не колеблясь наказал бы принца, но все остальные в Ветрисе – нет.
В карете, на пути домой, пока Фишер медленно едет по рынку в общем потоке, я осознаю с ослепительной ясностью, что Фиона нас использует. Люсьен согласился на все это, желая узнать, что на самом деле произошло с его сестрой, Малахит пошел на это ради Люсьена, а я – ради сердца. Система труб, тьма, закоулки квартала знати, перспектива разделиться, чтобы охватить территорию, – все выстраивается одно к одному: это прекрасная возможность забрать его сердце.
Спазмы ненасытного голода проходят сквозь меня, раз за разом вонзаясь в подреберье между вздохами. Я прижимаю руку к груди, умоляя боль прекратиться. Мое раненое предплечье начинает кровить, повязка наливается багровым.
Все улыбки Фионы, ее настойчивые попытки нас сплотить – вовсе не проявление дружбы или желание узнать нас поближе. Она использует нас, как пешки в игре. Я предполагаю, когда хочешь чего-то слишком сильно, а потом теряешь самое драгоценное, люди становятся для тебя всего лишь игрушками, марионетками, которыми можно управлять так, чтобы достичь своих целей.
Я использую Люсьена так же, как и Фиона. Он для меня просто кукла. Трамплин.
Лгунья, – визжит голод тысячей громких, разбивающих стекло голосов. – Ты ужасная лгунья.
Но крики раздаются не только у меня в голове. Я выглядываю из окна кареты и вижу, что люди на рынке показывают на что-то в небе – нет, на что-то, расположившееся на верхушке здания. Вороны. Их яркие черные перья блестят на солнце, у всех, кроме одной. Одна ворона – белоснежная.
– Ведьма!
– Кто-нибудь, позовите стражников!
– Пристрелите ее!
Торговец фруктами вскидывает небольшой арбалет. Он дрожит, прицеливаясь, но едва птица падает оземь, рынок взрывается восторженными криками. Стражники быстро уносят птичью тушку, и я наблюдаю за ними, когда они проходят мимо моего окошка. С рук стражей капает кровь. Белые перья срываются с безжизненного тельца и улетают в толпу. Стеклянные розовые глаза смотрят на меня немигающим взглядом. Это не ведьма – у ворон-ведьм глаза абсолютно бесцветные. Просто птица. Альбинос.
Прекрасное создание, что родилось не в то время.
Глава 14
Грех и тень
Прошло всего две недели, а И’шеннрия уже замечает, когда у меня что-то на уме. В этом обоюдоострая опасность сближения с кем-то: ты узнаешь их, они узнают тебя.
И’шеннрия смотрит на меня с прищуром.
– Ты к чему-то готовишься.
– Неужели так заметно? – щебечу я, засовывая стальные шпильки в поясную сумку разложенного на кровати ремня. Пока она молчит, я добавляю медицинскую марлю, дорожные пайки и, на всякий случай, золотые монеты.
– Да, – невозмутимо отвечает она. – Леди Химинтелл случайно не забыла сообщить мне, в какую преступную авантюру втянула тебя на этот раз?
– Авантюру? – вздыхаю я. – Прошу, тетушка. Это просто невинная ночная попойка с ужасно богатыми и ужасно скучающими молодыми людьми.
Она приподнимает идеальную бровь, выразительно глядя на стальные заколки, торчащие из поясной сумки. Я откашливаюсь.
– Ну ладно, вы меня поймали, – там может быть небольшой взлом с проникновением. Но это все. – Она продолжает буравить меня взглядом, и я добавляю: – Если только вы не считаете преступной авантюрой поцелуи. А они, чисто между нами, скорее всего будут.
– Зера. – Она вытряхивает содержимое поясной сумки на кровать. – Ты должна рассказать мне, что происходит.
– Если я расскажу, вы попытаетесь меня остановить.
– Я все равно тебя остановлю: охота так близко. Я не могу позволить тебе разрушить все, над чем мы работали, ради одного крестового похода леди Химинтелл.
– Я думала, она вам нравится, – отвечаю я. – Разве не вы просили меня поладить с ней? Вы говорили, она мне поможет.
– Это было до того… – И’шеннрия сглатывает. – Это было до того, как я поняла, какую великолепную возможность нам предоставит охота. Идеальное место.
– Для вас, – парирую я. – Я тоже была не против какое-то время. Но голод становится только сильнее.
– Зера. – Ее взгляд смягчается.
– Я уже едва слышу собственные мысли, – продолжаю я. – Еда помогает, но лишь на несколько минут. Каждый раз, когда я смотрю на вас, или на Мэйв, или на любого человека из плоти и крови, голод вызывает у меня видения, будто я вас потрошу. Его голос стал таким громким. Даже сейчас он кричит мне убить вас.
…сорви кожу с ее лица и напейся кровью сполна…
Темная кожа И’шеннрии бледнеет и даже слегка зеленеет.
– Зера, ты не должна…
– Знаю, что не должна. Всегда знала. Но с того момента, как меня задел меч Люсьена, голод не проходит. Знаете, каково это? Желать разорвать весь мир на куски?
Красные Близнецы маячат в окне, над горами Толмаунт-Килстеды вдали, словно два неморгающих багровых глаза. В конце концов И’шеннрия кивает.
– Я понимаю. И это ужасно.
Она тянется своей рукой к моей, лежащей на кровати. И даже отдергивает ее один раз, сомневаясь, прежде чем преодолеть оставшуюся часть пути. Ее ладонь поверх моей