жест Вадериона были для нее словно пощечина: он в очередной раз напомнил ей, что она так и не подарила ему наследника. Не исполнила свой долг.
Глава 5. Пустоцвет
Многие живые существа любят сетовать на то, что, знай они будущее, они бы смогли что-то поменять в своей жизни. Вадерион всегда с насмешкой относился к этому постулату, сам он полагался лишь на себя и свои собственные силы. Считая себя достаточно умным (пусть и не всезнающим), он легко мог раскусить суть окружающих. Пожалуй, Ринер был единственным, кого он недооценил, а вернее, переоценил. Но вот с Элиэн Вадерион был полностью уверен: умная молоденькая эльфийка, достаточно проницательная, острая на язык и искренняя, влюблена в него и с радостью принимает его как мужа (наконец-то!). Так было несколько месяцев. Прошло лето, уже началась осень, когда внезапно его устоявшийся мир перевернулся с ног на голову, и Вадерион с оторопью осознал, что он был непростительно слеп. Это не он раскусил Элиэн, это Элиэн раскусила его.
А ведь ему действительно казалось, все хорошо…
— Тейнол?
Тень появилась в правом углу кабинета. Как и всегда, неподвижная маска лица и пустой взгляд лучшего шпиона и убийцы Темной Империи — только если он не говорил с Элиэн. Если бы Вадерион не был бы уверен в полном и абсолютном отсутствии интереса к женскому полу со стороны Тейнола, он бы даже приревновал его к собственной жене, потому что его замкнутый, необщительный и, как говорил Ринер, замороженный друг внезапно сошелся с Элиэн: стал частенько (как позволяли дела, естественно) наведываться к Императрице и просиживать у нее в гостиной. Они бывало даже не разговаривали, и на резонный вопрос Вадерион, в чем смысл этих встреч, Тейнол ответил, что «ее величество очень светлый эльф и рядом с ней хорошо». Мысленно выругавшись, ему пришлось смириться с этими посиделками, тем более ему не давали никакого повода для ревности, и он сам же хотел, чтобы два самых дорогих для него эльфа познакомились. А они взяли и подружились. Бывает.
Вот теперь Тейнол, как и всегда, явившийся по первому зову к своему Императору, вопросительно посмотрел на него.
— Когда у Элиэн день рождения?
К счастью, Тейнол, в отличие от Элиэн, свои комментарии держал при себе и даже не показал удивление столь странному вопросу. А что? Вадериону действительно стало интересно, когда у его дорогой супруги день рождение, а узнать эту информацию быстрее всего можно было у Тейнола — кладези знаний обо всех главных и второстепенных лицах этого мира.
Вадерион давно подумывал что-нибудь сделать для Элиэн — ей, как назло, ничего не было нужно. Она не выпрашивала у него подарки или какие-то привилегии, просто жила в замке, делила с ним постель и все его тревоги и совершенно не проявляла интереса ко всем тем благам, которыми он обладал. Даже последний его подарок — рулон мерейского шелка, лучшей и самой дорогой ткани в мире (на ее контрабанде Темная Империя очень хорошо зарабатывала) — не восхитил Элиэн настолько, насколько хотел Вадерион. Нет, она обрадовалась, поблагодарила его — шелк действительно был удивителен, — но у него осталось неприятное послевкусие с того раза. Так что Темный Император, который совсем недавно казнил своего Советника и теперь буквально загибался от количества свалившихся на него дел, ломал голову над тем, что бы сделать для его котенка. Вот вспомнил, что нормальные существа, не прожившие восемьсот лет, празднуют дни рождения. А учитывая, что Элиэн еще была молода, то должна была радоваться этой дате. Вот такая нехитрая цепочка размышлений привела Тейнола в кабинет к Вадериону.
— Третий день второго месяца осени четыре тысячи четыреста восемьдесят шестого года.
Перо зависло над пергаментом, роняя на белоснежный лист преступную чернильную каплю.
— Какого года? — переспросил Вадерион, решив, что ослышался. Тейнол послушно повторил — то же самое — и был отпущен Императором.
Перо упало на испорченный указ, пачкая его еще больше. А Вадерион запрокинул голову и посмотрел на небо — вернее, на потолок. На удивление не обшарпанный, а свежевыкрашенный — явно здесь тоже постаралась Элиэн. Элиэн… Нет, он, конечно, догадывался, что она молода — у короля Рассветного Леса не так давно появились дети, — но не настолько же. Вадерион прикидывал, что ей лет пятьдесят — вполне сходилось по поведению и внешности, хоть у эльфов возраст и сложно определить. Но двадцать пять! Демоны Глубин, ей было девятнадцать, когда они поженились! Девятнадцать!
Вадерион даже не знал, смеяться ему или плакать. Выходило только злиться на себя самого. Теперь-то у него наконец-то сошлись все несостыковки в поведении Элиэн. Тут же, как назло, вспомнились его собственные упреки, что она могла ему возразить. Девятнадцатилетняя светлая эльфийка⁈ В Темной Империи в принципе до тридцати пяти никто дроу в серьез не воспринимал. Понятно, что сам Вадерион в семнадцать стал королем, но он — исключение. А Элиэн… Конечно, формально она взрослая, но по факту она слишком юна для брака с Темным Императором. Понятна теперь ее робость и нерешительность — она была еще молода, чтобы научиться давать отпор. А потом сам Вадерион «постарался», устроив девочке незабываемое путешествие в мир взрослой жизни. Настолько незабываемое, что она до сих пор вздрагивала и шугалась, когда он пытался взять ее сзади. Молодец, Вадерион! Проклятье, но кто знал⁈
«Ты мог бы знать, если бы спросил Тейнола не сейчас, а шесть лет назад», — резонно возразил себе Вадерион. Вот только он прекрасно понимал, что шесть лет назад его не интересовала светлоэльфийская принцесса и ее чувства, и не жалел он тогда о своих действиях, а оставил в покое лишь потому, что побоялся, что девчонка наложит на себя руки (и успокаивай потом короля Рассветного Леса, они ведь, светлые, совсем ненормальные). Вадерион слишком хорошо себя знал, чтобы укорять за прошлое. Он ведь не мог предугадать, что спустя время незаметная и ненужная ему эльфийка станет так важна, что ее чувства и мысли станут волновать его. Но теперь было поздно что-то менять, потому что молоденькая принцесса умерла, а вместо нее теперь была Элиэн Шелар’рис, его законная супруга и светлая эльфийка, которая с невозмутимым лицом смотрела на то, как орки на клановых боях убивают друг друга, вспарывая кишки, и могла треснуть его томиком романа за то, что он поднял на нее руку. И, казалось бы, все хорошо — она его ни в чем не винит, его устраивает то, что она, несмотря на возраст, ведет себя достойно, —