тысячу раз хуже. А Вадерион никогда бы не признался, что он жалел о том, что породил в ней этот страх. Со временем ему стало казаться, что Элиэн изжила его в себе, но сейчас Вадерион внезапно понял, что все это время она лишь загоняла свой страх глубже, пряча от него. Ее убивала не сама Темная Империя, ее убивал он сам.
— Разве я давал тебе повод, чтобы так считать? — холодно поинтересовался Вадерион, прерывая тишину, повисшую после ее шокирующего признания.
Казалось, его тон успокоил и ее. Она превратилась в Темную Императрицу — ледяная, высокомерная и недоступная. Маска, а не живая эльфийка.
— А разве ты давал повод считать иначе? — с улыбкой мертвеца поинтересовалась она, проходя по гостиной. — Вадерион, мы ведь оба знаем, как устроен этот мир: выживает сильнейший. Я — никто. Всего лишь твоя супруга. Ты можешь сломать меня по своему желанию. Сколько бы я не боролась со всей Темной Империей, я буду никем, пока ты не скажешь иначе. Моя жизнь всегда будет зависеть лишь от тебя, а ты, согласись, не добрый и не милосердный мужчина. Единственное, что меня может спасти от твоего гнева — или еще хуже, безразличия, — это доказательство моей полезности. Что ждут от супруги? Наследника. Я не успела тебе его подарить — мой отец вновь подвел меня. Что делать со светлой принцессой, которая была залогом достоверности вашего непрочного союза? Союза, который был разорван… Убить, конечно. Зачем обременять себя женщиной, к которой ты испытываешь лишь легкое влечение?
— Легкое влечение? — недобро блеснув глазами, переспросил Вадерион. Его спокойствие было такой же маской, как у нее.
— Конечно, — равнодушно пожав плечами, подтвердила Элиэн. — Ты ведь увлекся мною не просто так. Я приложила много усилий, чтобы ты меня заметил. Я изменила в себе почти все. Я убила слабость, которую ты презирал. Я научилась лгать и притворяться, как ты и желал. Я стала одеваться красиво, даже роскошно, в твой цвет, и ты перестал отводить от меня взгляд. Я начала дерзить тебе чаще, тщательно дозируя свою речь, наблюдая за твоей реакцией — все, что тебя притягивало, я давала тебе. Я создала образ идеальной для тебя супруги, твоей Императрицы.
Он стоял и пытался даже не осознать, что он сейчас услышал — у него не было проблем со слухом, — он старался принять простую истину, что его провели. Он считал, что раскусил Элиэн, просчитал, увидел суть и полюбил, и только сейчас ему открылась правда — это его просчитали и раскусили. Элиэн, его маленький невинный котенок, не играла в Темную Императрицу, она действительно ею стала и с холодным расчетом соблазнила его, но другими, непривычными ему методами. Она его обыграла — вот что он пытался принять. А когда принял, понял, что все равно ее любит. Любит и восхищается ею — она его превзошла, — и только по сердцу резануло злостью — он был уверен, что его чувства взаимны.
— А ты еще умнее, чем я даже мог предположить, — процедил он, вглядываясь в бледное лицо Элиэн. Он не мог перестать думать о том, что она умирает, что в любой момент она может выскользнуть из его объятий, и ничего ее не удержит. — Ты меня любишь?
Самообладание изменило ей: она вздрогнула всем телом и отвела взгляд. А он довольно улыбнулся — все же она поплатилась за свое коварство, эта была обоюдоострая игра, окончившаяся поражением обоих.
— Ты любишь меня, Элиэн, — самодовольно повторил он.
— И что⁈ — взорвалась она: глаза ее горели ненавистью. — Да, я влюбилась в тебя! А что толку⁈ Доволен, что поиграл мною⁈ А я вот ненавижу эту любовь! Я даже не могу перерезать тебе во сне глотку, чтобы спасти себя! Потому что не могу причинить тебе вред! Что толку от этой любви, когда, как овца, идешь на заклание⁈
Она резко замолчала и опустилась в кресло, уронив лицо в ладони. Вадерион стоял, смотрел и ненавидел не ее, а всех тех, кто так долго ломал ее, заставляя бояться собственной тени. К сожалению, в их числе был и он.
Вадерион прошел к ней и опустился на колени перед креслом.
— Так ты все это время боялась меня? Что я убью тебя, когда решу, что ты мне надоела?
— Ты очень нетерпелив и скор на расправу, — с горькой улыбкой ответила она, поднимая на него взгляд. Прическа ее растрепалась, руки безвольными плетьми повисли с колен, а глаза казались совсем-совсем пустыми. — Я не боюсь смерти, Вадерион. Я не боюсь боли и унижений. Я боюсь лишь одного, — прошептала она, — стать твоей рабыней, безвольной куклой. Но я проиграла, и стоило бы поблагодарить Судьбу, что я всего лишь умру. Будь на твоем месте мой отец, он бы так просто не избавился от жены.
— Так ты уверена, что я тебя убью? — предельно спокойно, как с ребенком, начал говорить Вадерион, осознавая, насколько сейчас хрупка Элиэн. Одно его неосторожное слово, и равновесие ее умирающей души может качнуться в сторону гибели. Он уже видел, как это происходит у светлых эльфов, и боялся лишь, что она выскользнет из его рук.
— Конечно. Ты ведь не будешь отрицать, что так поступишь.
— Ты права, я бы так поступил, но видишь ли — я тебя люблю.
В широко раскрытых голубых глазах промелькнуло удивление, но оно тут же сменилось недоверием. Это было так очевидно.
— Пойдем, — приказал он, поднимаясь. — И оденься потеплее.
То, что ей не хватило запала даже запротестовать, тревожило Вадериона еще больше, но он не подал виду, наблюдая за тем, как Элиэн накидывает на плечи теплый зимний плащ. А потом он повел ее по бесконечным коридорам замка, которые не закончились в его покоях — там они только начались, когда он открыл потайной ход в своей гостиной. Перед ним с Элиэн раскрылась сырая бездна. Он чувствовал, как бьется под его пальцами жилка на ее тонком и без того исхудавшем запястье, пока он вел ее по длинному, утопающему во тьме коридору. Элиэн уже откровенно била дрожь, когда они вышли из сырого затхлого каменного мешка в мороз зимней ночи.
* * *
Душа ее пребывала в смятении, и пока Вадерион тащил ее по сугробам прочь от замка, разрывалась от двух желаний: треснуть его ближайшей корягой по голове или повиснуть на шее, вновь признавшись в вечной любви. Но постепенно единственным чувством, которое ее терзало, стал жуткий холод в конечностях. Первые зимние морозы ударили внезапно и со всей силы, к которой Элиэн еще