спала в нем, макияж смазан. На нее совсем не похоже, если только она не… неужели она за меня переживала? Бред. Я смотрю на Реджиналла. – Это ты приходил вместо энциклопедиста, правильно? Замаскировавшись.
И’шеннрия кивает.
– Как только я услышала про твой обморок, то поняла, что это не могло произойти по каким-то человеческим причинам. Поэтому отправила одного из тех, кто лучше всего разбирается в Бессердечных. Что с тобой произошло?
– Мы с принцем Люсьеном сражались, и он случайно ранил меня, а потом я потеряла сознание. Его меч из белой ртути. Рана все еще горит, как и все тело. Я думаю, это… убило меня.
– Разумеется, ты в порядке… В конце концов, ты лежишь здесь и разговариваешь с нами.
– Посмотрите! – Я предлагаю ей осмотреть руку. – Моя рана не зажила. И голод – боги, леди И’шеннрия, такое чувство, что голод готов сожрать любого, кто попадется мне на глаза. Сдерживать его все равно что… пытаться связать бешеного зверя ниткой.
Ты называешь меня зверем, но это ты убила пятерых мужчин, – взвизгивает голод. – Ты та, кто собирается предать принца. Дрянь!
И’шеннрия бледнеет и быстро выходит из комнаты. От ее ухода у меня горло перехватывает от страха (и это после того, через что мы вместе прошли?), но Реджиналл мрачно мне улыбается.
– Леди Зера, вы сказали, что вас убил меч принца? Оружие из белой ртути?
Я киваю. Реджиналл тяжело вздыхает.
– Подобное оружие использовалось во время Пасмурной войны. Клинки из чистой белой ртути. Мы знали, что людям трудно их создавать, поскольку таких было немного. Один на нескольких генералов. – Он делает паузу. – Если он ранил вас, белая ртуть будет циркулировать у вас в крови многие дни, не давая ведьме вас исцелять и отдавать приказы. Помните, я рассказывал о Бессердечных, плачущих кровавыми слезами?
– И что?
– Плачущими всегда становились те, кого прежде убивали оружием из белой ртути.
– Что ты хочешь сказать?
– Я сам до конца не уверен. Я видел их в лагере после сражений, они страдали от незаживающих ран. Ведьмы шептались, что серьезное ранение клинком из белой ртути может ослабить власть над Бессердечным или что-то вроде того.
– Это… это же вроде бы даже хорошо, – говорю я.
– Как сказать… Долгие годы я не знал, что связь между ведьмой и Бессердечным нужна не только для исцеления. Магия ведьмы способна усмирять голод. Как если бы постоянный поток магии, вливаемой в Бессердечного, тоже отчасти насыщал зверя изнутри.
– То есть?..
– То есть ранение клинком из белой ртути настолько серьезно, что ослабляет связь с вашей ведьмой. Из-за этого голод и звучит громче. И зверь близок к тому, чтобы взять вас под контроль. Несколько Бессердечных, подобных вам, произвольно обращались – остервенело бросались на всех и каждого. В конце концов, взвесив риски, ведьмы их уничтожили. Я знал лишь нескольких, кто овладел мастерством Плача, как мы это называли, – способом усмирять голод при крайней необходимости. В противном случае они бы умерли.
Я сглатываю. Держать монстра в узде уже чересчур трудно. Реджиналл пододвигает ближайший стул к моей кровати и внимательно на меня смотрит.
– Закройте глаза.
Я делаю, как он говорит, мой медальон нервно постукивает.
– Сосредоточьтесь на пустоте в груди. – Голос Реджиналла звучит низко, ровно. – Ощутите невесомость, пустоту там, где должно быть биение сердца. Вы в тишине. Вы и есть тишина.
Чернота под моими веками становится как будто глубже, без ярких бликов и нервного напряжения. Он учит меня плакать?
– Положите руку туда, где должно быть сердце, – продолжает Реджиналл. – Вы найдете его там.
Я жду, пальцы по-прежнему на груди. Найду что? Под кожей ничего нет – ничего, кроме тьмы. Я неполноценна, не человек. Просто девушка, и под рукой у меня сплошные ошибки и ложь. Дверь открывается, Реджиналл вздрагивает, и я открываю глаза. Входит И’шеннрия с подносом, полным печени, в руках. Сморщив нос, она ставит его на прикроватный столик.
– Ешь.
С удовольствием, – кричит голод. – Предложи свое горло, чтобы я закончил то, что начали другие.
Я заглатываю печень так быстро, что в итоге давлюсь. И’шеннрия отворачивается и смотрит в окно. Даже Реджиналл, без сомнения привыкший к такому зрелищу, отворачивается, чтобы поправить часы на полке. Как только тарелка пустеет, я жду, что голоса в голове замолчат. Но голод по-прежнему вопит у меня в ушах, оглушая.
– Есть новости от Фионы? – с трудом спрашиваю я. – Она получила то, что хотела?
И’шеннрия кивает.
– Она просила тебя навестить ее на королевском стрельбище. Я сказала, не раньше, чем тебе станет лучше. Если вообще станет.
– Я смогу, – настаиваю я, расстроенная тем, как неуверенно звучит мой голос.
– Не помогай леди Фионе больше, чем необходимо, Зера. Никакая ее поддержка не стоит твоего разоблачения. – И’шеннрия старается не встречаться со мной глазами, задерживаясь в дверях. – Сейчас отдыхай. Идем, Реджиналл. Оставь ее.
Реджиналл направляется за ней, и, неуверенно улыбнувшись, с поклоном закрывает за собой дверь. Мое отсутствующее сердце замирает: неужели теперь И’шеннрия считает меня бесполезной? Если я потеряю свои способности Бессердечной, найдет ли она мне замену? Страхи перебивает логика: у нее нет времени обучать новую девушку, как завоевать внимание принца. Она связана со мной, неважно, насколько я бесполезна.
Она не может предать то, что не любит, – издевается голод.
Даже после тарелки сырой печени голод ничуть не ослабевает. Он требует большего. Я не могу забыться сном, и его грязные жестокие мысли копятся и разбухают, будто груда гнилого мусора, словно ржавые иглы под кожей. Мэйв проходит мимо моей приоткрытой двери, протирая картины в коридоре, и голод скребется у меня в голове.
Старая, слабая, легкая добыча, разминка перед охотой…
Мое отражение в зеркале напротив лишь ухудшает положение вещей – я бледная и растрепанная, зубы остаются длинными, как бы сильно я ни старалась их скрыть. Как же я снова появлюсь при дворе – на охоте, – если не могу себя контролировать?
Разве сможет Люсьен простить меня, если я заберу его сердце?
Он не…
Я кладу левую руку на правую в отчаянной попытке имитировать тепло его ладони, шелковистые касания его пальцев.
Это невозможно, – рычит голод. – Тебе не получить его, ты, жалкая пигалица…
Сытая по горло собственной болью и мерзкими мыслями, я хватаю меч и вылезаю из кровати. Солнце уже давно село, и, спустившись вниз, я обнаруживаю следы приготовлений И’шеннрии к охоте – открытый сундук с моими идеально сложенными платьями. Огненный календарь