тогда издалека мне начинает слышаться голос: да нет же, всё это было, было! Это было с нами!
Долгая речь утомила старую женщину. Умолкла, поникла головой. И снаружи ни звука. Знойный полдень приглушил всё вокруг, и только тополиная метель продолжала бело кружить…
Тишина, если вслушаться в неё, иногда помогает вернуть давно отзвучавшее. Шагнув ближе к бюсту, я сквозь потемневшую от времени гипсовую поверхность различил проницательно-острый взгляд. И сразу, со сказочной громкостью пробившись сквозь тишину, ко мне донёсся восторг, каким отзывалась галёрка в цирке Чинизелли на появление своего любимца. Ко мне донёсся звучный голос артиста, стук-перестук его знаменитой железной дороги. Снова и снова взрывы аплодисментов.
И я, мальчишка, в тот день впервые попавший в цирк, еду на паровозе, у Дурова на колене, и чувствую себя самым счастливым на свете (даже сейчас, спустя столько лет, перехватило дыхание!)… Да, было и это! Было!
Снизу, со двора, послышался голос:
– Елена Робертовна! Кажется, мне удалось…
Женщина встрепенулась. С усилием приподнявшись в кресле, она наклонилась над подоконником. Внизу, в глубине двора, я увидел худенького старичка в спецовке, запачканной мелом и глиной.
– Это Карл Иванович, второй мой муж, – объяснила Елена Робертовна и поманила рукой: иди сюда, иди скорее. – Карл Иванович был и остался преданным поклонником Анатолия Леонидовича. Во время войны не только дом, сад тоже пострадал. Карл Иванович мечтает вернуть саду прежний вид: восстановить фонтан и клумбы, беседки, грот. Конечно, это нелегко, требует сил…
Тут в комнате появился Карл Иванович.
– Не только, не только! Требует и средств! – добавил он, здороваясь со мной: стариковское рукопожатие оказалось неожиданно энергичным. – Не отрицаю, кое-что удалось сделать. Скажем, львы. Немцы сбросили в воду львов, что стояли по сторонам грота. Я добился: львов извлекли из реки. Сейчас восстанавливаю фигуру фантастического зверя, украшавшую площадку в середине сада. Как будто получается… Но разве можно ограничиваться лишь этими отдельными, частными работами?!
Иссохший, сгорбленный, с лицом, нещадно изрезанным морщинами, Карл Иванович также был очень стар. А ведь когда-то и в его жизни были славные годы! Когда-то лучшие европейские манежи знали Карло Фаччиоли, уроженца Милана, красавца акробата, героя нашумевшей киноленты «Камо грядеши». Полмира объехал Фаччиоли, чтобы затем, добравшись до России, навсегда связать с ней свою судьбу.
Что же сохранилось от тех лет? Что могло сохраниться? Но Карл Иванович продолжал говорить, всё темпераментнее становились его жесты, и вдруг мне почудилось, что он не только распрямился, но и помолодел.
– О, я делаю всё, что могу! Память Анатолия Леонидовича для меня священна. Елена Робертовна избрала меня, оказала мне честь, и я горжусь… Я и дальше не пожалею сил. Но, повторяю, этого мало, слишком мало. Вы согласны со мной? Неужели дом замечательного артиста недостоин того, чтобы восстановить его в прежнем виде?!
Солнце достигло зенита. Нестерпимо сверкала река. Броскими сделались тени в саду. И я подумал: ещё момент, раздвинутся ветви кустов, и на дорожку выйдет Анатолий Леонидович! Выйдет, заметит меня в окне, взмахнёт приветственно рукой… Он ведь так любил гостей, так радовался каждому новому знакомству.
– Наш сад! – с затаённой нежностью вздохнула Елена Робертовна. – Прежде из сада вела дорожка к реке: Анатолий Леонидович построил там небольшую пристань… Одичал, зарос наш сад. И всё-таки он прекрасен. В следующий раз приезжайте пораньше, в мае. Сад прекрасен, когда цветёт сирень!
Попрощавшись с Еленой Робертовной, я спустился вниз. Снова прошёл мимо медальонов на лестнице. Снова нагретый воздух пахнул в лицо. Карл Иванович проводил меня до ворот.
– Передайте цирку привет. Иногда нам очень не хватает цирка. Но как же выбраться? Совсем слабы стали на ноги! – И задержал мою руку в своей: – Елена Робертовна приглашала вас снова приехать, чтобы полюбоваться сиренью в цвету. Ну, а я с ещё большим удовольствием пригласил бы вас в этот дом… Не нынешний, а уже восстановленный!
Точно первым снежком припорошило улицу. Стайка мальчишек встретилась мне снова. На этот раз – ухая и гикая – мальчишки посыпали друг друга пригоршнями пуха и, мохнато облепленные с головы до ног, азартно скакали: «Мы белые медведи! Мы белые медведи!» Я улыбнулся мальчишкам как сообщник: сам ещё находился в своём далёком детстве.
Остаётся добавить, что старый дом на краю Воронежа ныне близок к восстановлению. Стараниями общественности и ревнителей циркового искусства в нём создаётся мемориальный музей Анатолия Леонидовича Дурова. Жаль, что ни Елена Робертовна, ни Карл Иванович не дожили до наших дней, не смогут увидеть открытие музея. Но пусть им в память останется мой рассказ.
Что же касается тополиной метели, она всё так же и вьётся, и кружит, и летит в лицо. Всё так же, жаркая и нежная, легчайшая и белейшая, встречает, провожает, соединяет прошлое с настоящим.
Так начинался музей
Очерк
Пусть это сентиментально, но я жалею, что ничего не сохранилось от прежнего музея цирка. Хоть что-нибудь нужно было сохранить: если не входную дверь, то, скажем, ручку от этой двери. Сколько интереснейших людей бралось за неё!
Теперь, когда здание Ленинградского цирка перестроено, просторнее стало и музею. Теперь он располагает удобным, специально оборудованным помещением. Перенесёмся, однако, на четыре с лишним десятилетия назад.
Длинная комната, единственным окном смотрящая на набережную Фонтанки. Зимнее утро. Темень за окном. Но дверь музея уже отперта, на конторке возле окна горит лампа под абажуром, и маленькая старушка, кутаясь в платок (здание старое, всюду сквозняки), делает какие-то записи в толстой книге.
Снаружи, из коридора, доносятся быстрые шаги. Старушка оборачивается. Так и есть: это Василий Яковлевич Андреев.[62]
– Давно пришла, Аня? Я тоже время не терял!..
Брат и сестра неразлучны. Официально Анна Яковлевна даже не числится в весьма ограниченном штате музея, но какую это может играть роль – она всегда и во всём бескорыстная помощница брата.
– Уж не знаю, Вася, – озабоченно приподнимает Анна Яковлевна тонкие плечики. – Столько новых поступлений… Где всё это разместить?
Действительно, в музее до невозможного тесно: шкафы и шкафы, стеллажи, папки с бумагами, стопки книг, связки журналов. Такая же теснота и на стенах, сплошь завешанных афишами, гравюрами, рисунками, фотографиями. Кажется немыслимо отыскать клочок свободного пространства. Василий Яковлевич, однако, не унывает:
– Придумаем что-нибудь, Анечка! Ведь не в первый раз!
Появляется уборщица. Прибрав в соседних помещениях, она озадаченно замирает на пороге музея: как же тут порядок наводить, если повернуться – и то задача?!
И опять бодрый голос Василия Андреевича:
– Не утруждайтесь, пожалуйста. В тесноте, да не в обиде. Мы после сами приберём!