из его карманов всё: карты, кошельки, украшения, визитки, приглашения и пропуска. — Забирай, я больше и копейки у тебя не возьму, ублюдок, — Он почувствовал, что заходит слишком далеко, но останавливаться было поздно. Он сорвал серебряные часы, с золотым обрамлением, пару перстней и браслетов. Все они рухнули на пол. — Забудь, что у тебя был сын, забудь, старый мудак, — Слова текли из него чёрным гноем, — я уйду и найду место получше, там, где мои таланты оценят.
— И куда же ты пойдёшь, сопляк? — медленно проговорил Владимир Зверев, после долгого молчания. Лицо его залилось краской, и он дрожал, но всё же до конца выслушал слова сына.
— Ты и сам знаешь, — небрежно бросил Виктор и развернулся, идя к массивной дубовой двери. За окном выл ветер и лил проливной дождь, но ему, Виктору, было плевать.
— Ты не посмеешь, — в голосе отца было больше страха, чем гнева, — ты не посмеешь идти в Инквизицию!
— Да, так кто же мне запретит? — Виктор надменно улыбнулся. — Быть может, сдохнуть под натиском демонов будет лучше, чем слушать, как тебя ненавидит собственный отец.
— Виктор…
— Я больше тебе не сын.
И он ушёл. Скрылся в тенях ночи, под воем ветра и барабанной дробью проливных дождей. Пусть он и сказал, что уходит, то всё же надеялся, что за ним придут. Сначала гнев туманил его мысли, и Витя уходил всё дальше и дальше, уходя за пределы безопасной, отстроенной отдельно для элитных прослоек общества посёлка, имя которому не было.
Он ушёл и никто, даже охрана, которая доселе приводила его обратно, куда бы он не уходил и где бы не находился, не пришла ему на помощь. Он голодал, спал в лесной яме, присыпанной мокрой грязью и листьями берёз и уходил всё дальше и дальше в рядом стоящий лес, который на деле был внушительным парком. Не было ни людей, ни животных, никого.
— Я не вернусь, — ворчал он себе под нос, переворачиваясь в грязи. Она липкими кусками цеплялась к белой рубашке, которую отец подарил ему к дню рождения, вместе с теми часами. — Не вернусь…
— Не вернёшься, — сказал сам себе Виктор, всё время наблюдавший за тем, как его жизнь рушится. — Больше ты домой никогда не вернёшься…
В изгнании 14-летний Виктор Зверев выдержал почти сутки и к вечеру следующего дня он вдруг заметил мигающие огни.
— Деревня? Но я же… И почему?
Языки пламени лизали деревяные коттеджи, бурлили в чёрных углях домов, объедали заборы и крыши. Они вились высоко к небу, а дыма ел глаза. Он позабыл о всякой злобе, когда увидел, что огонь пляшет возле его уютного, трёхэтажного дома.
Не чувствуя усталости, он ринулся туда. Ветки впивались в его мягкую кожу, камни ставили подножки, но Виктор этого не замечал и бежал всё ближе и ближе к дому. Когда он прошёл через забор, сооружённый на европейский манер, который огонь почти пожрал, то увидел знакомую дубовую дверь. Она ввалилась, осунулась и почернела, но огня там уже не было. Пламя лениво грызло стены, шторы, пускало едкий дым, но уже почти улеглось, перебросившись на другие дома. Когда он вбегал, то перед окном как будто бы увидел чью-то тень, очень похожую на человеческую, но скоро эта иллюзия угасла вместе с огнём. Парень толкнул её, промчался через узкую гостиницу и раскрыл дверь.
— Мама, папа, сестра?!
Он увидел родителей. Мать Виктора сидела на своём кресле и можно было бы подумать, что она крепко спит, если бы на её белом фартуке, в котором она обычно убиралась, не багровела кровь, стекающая от самого горла. Кровь от жара запеклась, но огонь не посмел дотронуться до её тела.
— Мама, пошли! Пошли…
Он перевёл взгляд на отца, а вернее на то, что от него осталось: руки и ноги отрезали и бросили несчастного истекать кровью на полу, бросив конечности в камин, где раньше вся семья грелась и долго общалась. В доме сквозил запах жаренной свинины и от этой мысли Виктору сделалось дурно. Он, переборов себя, взглянул на отца ещё раз и увидел, что из его раскрытого рта торчит коллекционный меч Святой Инквизиции, с изображением дракона на эфесе, выполненном из золота и серебра. Изо рта Владимира Зверева густилась кровь, а глаза потемнели и безразлично смотрели в потолок.
«Сестра, — в панике подумал Виктор, — она жива. Я спасу её. Заберу отсюда!»
Он метнулся к шкафу, где обычно пряталась его маленькая сестра.
«Наверняка она забралась сюда, — подумал Виктор, — наверняка она здесь».
— Лена! — Он не чувствовал, как слёзы ручьём бегут по его щекам. — Я здесь, Лена! Открывай! БЫСТРЕЕ!
Он наконец вбежал в комнату, где стоял этот злополучный шкаф. Но на его месте теперь были обвалившиеся внутрь куски дерева, по которому ещё плясало небольшое пламя. Виктор распахнул дверцы сгоревшей мебели, даже не ощутив укусов огня. Густой, спёртый дым проник в глаза, в лёгкие и заставил парня закашляться. Когда слёзы от дыма перестали идти, он с трудом раскрыл глаза и вскрикнул. В правом углу, там, где раньше его сестра втихаря играла в куклы и пряталась от родителей, белели детские кости.
Сам Виктор не помнил, что было потом. Очнулся он утром, сидя у окна в гостиной, прижав руками колени и горько рыдая.
Скоро в доме оказались люди в чёрных плащах, с знаком скрещённых мечей на груди.
— Какой кошмар, — холодно сказал один из безликих охотников. Голос его был далёким, как и всё происходящее.
«Это не со мной происходит, — говорил себе Виктор, — не я это».
Старшая версия стояла над ним и тоже исходила слезами. Сознание его очертило людей в чёрном мордами животных: волков и свиней, которые как маски натянули на человеческие лица.
— Эй, парень, давай, поднимайся, — чёрные рукава подхватили его и подняли с пола. Ноги так затекли, что совсем не хотели слушаться. — Давай, давай, у нас тут дела, не видишь?
— Почему? Почему это происходит?
— Такое всегда бывает, — пожал плечами охотник с головой свиньи, заталкивая бутерброд себе в рот и обтирая о чёрные одежды жирные пальцы, — но ты не переживай, мы разберёмся. А теперь иди прочь.
— Нет, — Виктор выбросил руки вперёд и потянулся к трупам своих родителей, — нет, я не хочу. ОСТАВЬТЕ МЕНЯ! ОСТАВЬТЕ!
Люди с волчьими мордами гоготали, пиная тела его родителей, свиньи хрюкали и всё это слилось в единую какофонию.
— Такое всегда бывает, — вторили голоса, — мы разберёмся…
— Ты не переживай, — повторяли они снова, чёрными пальцами впившись в его тело, — всё выясним, всё разыщем…
— Хватит брыкаться! —