К нам в купе вошел щеголевато одетый в офицерскую форму, но без погон, молодой человек и вежливо, даже с вычурным изяществом поклонился нам, как кланяются обыкновенно батальонные адъютанты армейских полков – весь его облик походил на них, – и спросил:
– Господа… извиняюсь за беспокойство, позвольте мне просмотреть ваши документы.
Медем молча подал ему свой. Молодой человек его прочитал и, вежливо приложив руку к козырьку, отдал обратно.
В свою очередь я так же молча протянул ему свой отпускной билет. Чтение его продолжалось дольше, чем бумажки Медема. Что-то похожее на нерешительность промелькнуло на лице молодого человека, он довольно пытливо посмотрел на меня, снова перечитал документ и затем, также вежливо склонившись, возвратил его мне.
– Благодарю вас, господа! Еще раз прошу извинения за беспокойство, – сказал он и вышел.
Матрос, закрывший за ним дверь из нашего отделения, все же бросил, как мне показалось, в мою сторону очень злобный взгляд.
Проверка в соседнем, последнем купе, где сидели дамы, была недолгой, и вскоре вся вооруженная компания покинула наш вагон, но мне послышалось, как кто-то из уходивших говорил:
– Здесь был один из Ставки.
Успокоенные, что все сошло благополучно, мы довольно оживленно разговаривали, делясь впечатлениями минувших дней и строя неопределенные предположения о будущих, как, не помню через сколько времени, дверь нашего купе снова неожиданно распахнулась, и вошедший прежний молодой человек, пристально вглядываясь в меня, сказал:
– Простите, пожалуйста, но позвольте мне еще раз просмотреть ваши документы?
Я подал ему со словами:
– Да вы их только что видели.
Он бегло лишь взглянул на них и удержал у себя.
– Вы, значит, из Ставки? – спросил он.
– Да.
– Когда оттуда выехали?
– Сегодня утром.
– Вы едете в отпуск?
– Да.
– Позвольте вас спросить, зачем?
– Навестить мою семью, которую я давно не видел.
Небольшая пауза. Из-за спины молодого человека, напирая на него, вытягивали шею и заглядывали на меня наглые лица матроса и мастеровых.
– Я вынужден вас арестовать, – сказал не без некоторых колебаний наконец молодой человек. – И прошу вас следовать за мной.
– Арестовать?! За что?! – спросил я возможно спокойнее и удивленнее. – Ведь мой документ в порядке. Я прошу вас меня не задерживать, у меня недавно сгорел дом в деревне, и мое присутствие там необходимо.
– Мне это очень неприятно самому, – отвечал любезный молодой человек, – но вы из Ставки, которая не хочет нам подчиняться, и мы не должны никого оттуда выпускать. Попрошу вас пойти со мной!
– Вы скоро меня, надеюсь, отпустите? – спросил наружно спокойно, но внутренне волнуясь, я.
– Не знаю, – последовал ответ, – это зависит не от меня, а от Главковерха!
– От кого? – переспросил я.
– От Главковерха Крыленко, который находится здесь на станции в своем поезде – я должен препроводить вас туда… Попрошу вас… – И он вежливо посторонился, давая мне дорогу.
Дальнейшие препирания были явно излишни. Я поднялся со своего дивана, многозначительно посмотрел на сочувственно молчавшего все время графа Медема, показывая ему глазами на мои вещи и место, где был спрятан дневник, и, почувствовав, что он понял мою молчаливую просьбу, спокойно вышел из вагона, окруженный своеобразным караулом.
Меня повели по платформе, наполненной той же отталкивающей вооруженной толпой, с которой я уже ранее познакомился в буфете.
Злобные возгласы сопровождали мое «шествие»:
– Ага, попался-таки, голубчик. Полковник!
– Ишь ты, какой военный… в погонах! Давай нам сюда его, высокоблагородие – чего с ним валандаться.
– Подождите! Чего вы! – отмахивалась от них моя стража. – Теперь не уйдет.
Поезд Крыленко стоял недалеко, и очень скоро, через несколько вагонов, плотно набитых тем же вооруженным возбужденным шумящим людом, меня провели в обширное отделение вагона, где меня встретил другой, тоже в полувоенной форме, франтовато одетый молодой человек и, указывая на кресло в углу, любезно сказал:
– Пожалуйста, пока присядьте… Главнокомандующий уехал сейчас в город, но, вероятно, скоро вернется, и тогда выяснится, что с вами делать.
– Но почему меня арестовали? – спросил я его.
Он приятно улыбнулся и развел руками.
– Видите ли, мы находимся в состоянии войны с вами… И это так понятно… Но надо думать, вас здесь долго не задержат и куда-нибудь направят.
– Какой прекрасный вагон! – сказал я, чтоб что-нибудь сказать.
– Да, – самодовольно ответил мой собеседник, – очень удобный. Он принадлежал ранее генералу-инспектору артиллерии и построен по его указанию. Великий князь всегда в нем разъезжал… тут есть и кухня, а здесь рядом столовая. Не угодно ли стакан чаю? – любезно предложил он мне.
– Нет, благодарю вас, – поспешно отказался я.
– Ну, как хотите, – и он недовольно отошел и стал говорить в стороне с другим молодым человеком, но более неряшливого вида.
Затем они оба направились в столовую, а я уселся в свой угол и стал осматриваться. Я находился в обширном салоне-вагоне, видимо, превращенным теперь в канцелярию. Кроме мягкой мебели, у стен стояло несколько простых столов с табуретами и таких же два маленьких столика посередине с пишущими машинками.
Было уже темно, и горело электричество. Кроме меня, в отделении находились еще два-три писаря, вероятно, из какого-нибудь штаба.
Кажется, они были даже с погонами. На меня писари не обращали никакого внимания и стучали на своих машинках.
Из соседнего отделения, где, вероятно, находилась какая-то команда, слышались резкие выклики, возня, грубый смех, ругательства. Оттуда в мое отделение часто заглядывали какие-то люди с ружьями, громко ругались и с отвратительным хохотом опять исчезали.
Вскоре оттуда же появился громадного роста матрос, своеобразно одетый и еще более своеобразно вооруженный. На фуражке его я прочитал имя крейсера «Аврора», бомбардировавшего в октябрьские дни Зимний дворец, где заперлись под защитой юношей юнкеров и женщин батальона смерти остатки тогдашнего Временного правительства.
О неистовствах матросов этого крейсера ходили тогда самые легендарные слухи. Матрос приставил свою винтовку к стене, а сам уселся полулежа в мягкое кресло, находившееся напротив меня на другом конце вагона, вытянул далеко ноги и начал молчаливо и пристально смотреть на меня. Я понял, что это был мой часовой, приставленный, вероятно, лишь «для порядку» смотреть за арестованным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});