один раз ему все же довелось размять лапы и прогуляться по сидениям, когда мы оставались в дилижансе одни. Тогда же мы перекусили пирожками с мясом, купленными в лавке рядом с очередной остановкой, которые оказались довольно пресными на вкус. И все же большую часть времени Яркий провел в сумке, но выдержал это испытание стоически.
К закату мы наконец-то прибыли в Виолент. Из всех городов-полисов Конгломерата этот – самый малочисленный, и уступает в размерах, разве что Новому Скарату. Виолент стал полисом совсем недавно, и внимательный человек повсюду здесь заметит следы еще проглядывающейся тут и там провинциальной натуры города, так неожиданно и резко выбившегося из грязи в князи. А все благодаря великому ученому и изобретателю, бриллианту своего времени, как его нарекли научные издания, Одрику Кастеру, который в 685 году, всего каких-то шестнадцать лет назад, открыл силу переменного тока и смог найти ему применение в повседневной жизни. Данное открытие сложно переоценить, и как уверяет мой друг Морис Картер, мир еще не знает, какие перемены оно за собой повлечет в будущем. Интересно то, что до своего триумфа Одрик Кастер не воспринимался всерьез в научном сообществе, считался чудилой среди своих коллег, и даже не был принят в Университет, хотя каждый год посылал туда заявки. И как же всё резко изменилось, когда он обнародовал свои открытия и, к ужасу большинства ученых и предпринимателей, успел запатентовать многие свои изобретения до того, как миру стало понятно, насколько они ценны. И при чем тут Виолент, спросите вы? Да при том, что именно тут Кастер родился и вырос, именно тут располагалась его первая лаборатория, под самой крышей башни с часами, которую он истыкал громоотводами, и именно этот город он использовал и продолжает использовать по сей день в качестве своего испытательного полигона. И еще неясно, кому от этого больше пользы, ведь сам Кастер, будучи ученым, а не бизнесменом, передал права на продажу и использование своих изобретений именно городу Виолент. И в тот же год город превратился в полис, разбогател, приобрел славу и стал приманкой для туристов, которые хлынули в Виолент волной, желая воочию посмотреть на чудеса переменного тока. Сейчас Виолент является единственным в Конгломерате городом, полностью перешедшим на электрическое освещение. Газовые фонари заменили на электрически лампы, холодный свет которых стал куда более ярким и манящим. И благодаря этому город приобрел свой неповторимый вид. Маленькие домики словно оплел диковинный гигантский паук, своими черными нитями проводов, тянущимися от крыши к крыше, от здания к зданию, вдоль улиц и им поперек, а по этим проводам с характерным гулом несется электрический ток – могучая сила природы, укрощенная мощью человеческой мысли.
Дилижанс высадил меня на площади имени… кого бы вы думали? Да, имени Одрика Кастера. Его же имя носят: местный музей, парк развлечений, одна из центральный улиц, и бог знает что еще. Да, в Виоленте чтят и любят человека, которому город нынче обязан практически всем.
Расположившись на склоне горы, Виолент имеет довольно понятную и четкую структуру. Ниже всего находятся предприятия и бедные районы, состоящие из наспех собранных домиков, в которых живут работяги, прибывшие в город со всех окрестных поселений сразу после того, как он стал полисом и обзавелся несколькими фабриками. Выше расположена та самая часть города, которая еще пятнадцать лет назад являлась всем Виолентом, с маленькими улочками и низкими домами, которые так и продолжают занимать старожилы города, видевшие его расцвет, но приветствующие далеко не все сопутствующие тому изменения. Далее вверх по склону стоит центр города: совсем новенькая ратуша, городской собор Церкви Властителя Циклов, соседствующий с башней храма куда более молодой, но активно набирающего сторонников религии – культа Беатриче, тут же новое полицейское управление города и еще с десяток чистеньких, не успевших затереться временем, административных зданий. Площадь Одрика Кастера можно считать центром старого города, и с нее мне предстояло уже на своих двоих подняться еще выше, к самому новому району Виолента – Саду Дождей. В этом районе возвела свои особняки новая элита города: те самые предприниматели и бизнесмены, которые бросились раскупать недвижимость и землю, как только город Виолент обрел новый статус, чтобы наполнить новоявленный полис ресторанами, гостиницами, различными агентствами и теми же самыми фабриками, что дают работу жителями нижнего района.
Еще в дилижансе я убрал револьвер с кобурой в сумку, потеснив и без того недовольного Яркого, и больше не мог ничего предпринять, чтобы привлекать к себе как можно меньше лишнего внимания. Там, в Садах Дождя, полисменов можно встретить на каждом шагу, и если я объявлен в розыск, то проскользнуть незамеченным до дома Картера будет крайне проблематично. В любом другом городе можно было бы дождаться ночи и пройти по темным улочкам, но Виолент, во-первых, слишком молод, чтобы обзавестись такими улочками, а во-вторых, ночью в нем, благодаря электрическому освящению, зачастую светлее, чем днем. Оставалось лишь надеяться на удачу, быстрым шагом продвигаясь вперед, опустив взгляд себе под ноги и натянув шляпу по самые глаза. Так я и шел, поднимаясь вверх по мощеным улицам Виолента и ощущая на себя взгляды его жителей. Пожалуй, что в действительности, никому не было до меня дела, но мне казалось, что каждый в городе знает, кто я такой, знает, что я бегу от Стриксов, и готов сдать им меня с потрохами.
Такая вот неприятная выдалась у меня прогулка, благо, что довольно короткая. Я хорошо знал маршрут, и уже спустя минут десять, оказался у дверей мрачноватого на вид двухэтажного особняка из серого камня – дома своего старого друга, Мориса Картера.
Взбежав по трем ступеням крыльца, я, дернув за висящую сбоку цепочку, позвонил в колокольчик, и быстро огляделся по сторонам, едва ли отдавая себя отчет в том, насколько нервным и подозрительным выгляжу, особенно в сравнении с этими степенными господами и дамами, прогуливающимися сим теплым ранним вечером по своему тихому и ухоженному району.
Дверь открылась довольно быстро, и на пороге возникла высокая фигура дворецкого. Этот селенианин действительно был колоссального роста, возвышаясь даже надо мной почти на голову. И столь же аномально он был худ. Казалось, что он – не живой человек, а творение какого-то безумного Годвина, который, создавая гомункула, по своей неопытности кожу натянул сразу на скелет, забыв про мышцы.
– Рад приветствовать вас, мистер Марбэт, – пробасил он и тепло улыбнулся. – Мы