Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

не прогневайся за слова мои таковские… – замялся хмельной уже Митька Лысов, – неужели не замечал ты за жинкой ничего такого-ентого?.. Скажем, ежели у нас у кого из казаков баба гульнет когда по глупости али по пьяному делу – ладно… Но если регулярно сие в привычку войдет… Ежели спутается с кем надолго, тут уж извини-подвинься! Бабу ту неверную и прибить не грех под горячую руку… Ну а молодца ее вдругорядь на рыбном промысле подстерегешь… Во время багрения зимнего, скажем, али еще где на темной стежке, на крутом бережку… Ну и сковырнешь пешнею с саней, аккурат под копыта задней лошади, али оглоблей по голове сзади приласкаешь. Чтоб в другой раз неповадно было.

– У царей энто не принято, Лысов, – крутнул головой Пугачев, разделавшись наконец с бараньей костью и принявшись за блины с рыбьей начинкой. – Это у вас, у простолюдинов, чуть что – и в рыло! А у благородных кровей мужиков сия драка прозывается дувель!

– Не дувель, а дуэль, царь-батюшка, – с серьезным лицом подсказал Максим Шигаев.

Зарубин Ванька прыснул в кулак, отвернул лукавую, черномазую морду в сторону. Тимоха Мясников тоже насилу сдержался от смеха. Емельян Пугачев сердито зыркнул в их сторону.

– Смешинка в рот попала, Чика? Что рожу воротишь, скалишься?

Зарубин еще выпил для храбрости, решительно тряхнул вихрастым смоляным чубом.

– Хорош врать, Емельян Иванович… Неча ваньку валять, здесь люди все свои, проверенные…

Иван Зарубин знал истинную тайну Пугачева, тот лично ему открылся еще в бытность свою на постоялом дворе Степана Оболяева. И Тимоха Мясников это знал, и Максим Шигаев. Остальные, чутко прислушиваясь к опасному разговору, настороженно притихли.

– Так что же ты хочешь, друг Чика? – неуверенно вопросил Емельян Иванович.

Ему показалось, что казаки сговорились схватить его и выдать коменданту Симонову, потому и затеяли этот разговор. Он внутренне весь напрягся и незаметно потянулся правой рукой к кинжалу.

– Ты оружию-то, батька Емельян, не лапай, мы тебе не враги, – урезонил заметивший его движение Чика. – А хочу я, чтобы меж нами была полная ясность… Ты ведь сам мне как-то признался, что не царь, а простой донской казак станицы Зимовейской, хорунжий по чину Емельян Иванович Пугачев! Так что нечего тут юлить и невинной овечкой прикидываться, а коли назвался груздем – так и полезай в кузов!.. Приняли мы тебя с Тимохой Мясниковым за государя Петра Третьего? Приняли. Нам ведь, казакам яицким, все одно: царь ты али не царь, лишь бы строго наши казацкие интересы соблюдал и вольности наши утраченные войску возвернул. И чтоб от нас, казаков непослушной, войсковой стороны – ни ногой!.. Правильно я говорю, браты? – обратился Зарубин к собравшимся.

– А что ж, так тому и быть, – согласно закивали приближенные, решительно затрясли бородами. – Нам хоть курица, хоть пес – лишь бы яйцы нес!.. Захотим, из грязи себе князя сварганим.

Те, кто уже знал заветную тайну, приободрились при виде такой реакции соратников. Кто услыхал впервые, спьяну обрадовался: в государях-то свой брат казак ходит!

– Да мы за тебя, батько!.. Веди на Москву! – скрипел зубами, рыдал расчувствовавшийся, хмельной в дымину Митька Лысов. – Веди, Петр Емельянович, нас на Россию, всех народных супротивников порубаем, Москву пожжем, Питер! Эх, гуляй, казак, все одно пропадать… Душа ты наш, Емельян Иваныч!..

– Значит, казаки, признаете меня своим царем? – подытожил разговор Пугачев, поднимая очередную чарку. – Выпьем же за это… Но загодя упреждаю, в войске никому ни слова! Ни свату, ни брату, ни отцу родному!.. За разглашение сей страшной тайны – смерть!

– Согласны, батюшка, Емельян Иваныч, на все согласны, ты уж за нас порадей, – загалдели наперебой казаки. – Мы тебя царем сделали, так уж и ты от нашей воли казацкой не отступись! Куда поп, туда и батька… А будешь самоуправство над нами чинить, живо обратно в простые казаки поверстаем и другого государя выберем! Дело плевое…

– Согласен, атаманы-молодцы, – торжественно провозгласил Пугачев и выпил. С наслаждением крякнув и утершись рукавом чекменя, объявил: – А теперя учиним кровную клятву.

– Как так? – вопросительно уставились сподвижники.

– А вот так! – Пугачев выхватил из ножен острый кинжал, обнажил левую руку до локтя, и быстро, не моргнув глазом, полоснул по руке острым как бритва лезвием. Кровь так и брызнула на ковер. Пугачев подхватил чарку, из которой перед тем пил водку, и подставил ее под рану. Казакам глухо сказал:

– Всяк делай то же самое. Ну, живо!

Боясь ударить лицом в грязь, присутствующие проделали такую же операцию, располосовав себе каждый левую руку. Когда чарки заискрились вытекшей из ран кровью, Пугачев достал большую круглую чашу, велел выплеснуть в нее кровь. Сподвижники, немало дивясь столь не казачьему, восточному экзотическому обряду, слили содержимое чарок в общую посудину. Емельян Иванович добавил туда водки, так что она стала красною, точно сама кровь, размешал необычное зелье кинжалом.

– Сей обычай я узнал на Тереке у горных чеченцев, – объяснял он при этом, – в бытность мою атаманом тамошней Ищорской станицы.

– Так ты и на Тереке побывал, батько? – удивленно присвистнул Иван Зарубин. – Эвон куды тебя занесла нелегкая.

Пугачев, продолжая помешивать содержимое чаши, утвердительно кивнул головой.

– Бывал я на Тереке, Чика, бывал… Казаки трех станиц, Ищорской, Наурской и Голюгаевской, снарядили меня депутатом и ходатаем в Петербург, в Военную коллегию. Просили порадеть за общее дело: о прибавке терцам казенного жалованья и провианту.

Емельян Иванович отложил кинжал, обвел соратников долгим, испытующим взглядом.

– Ну что, казаки, поклянемся по гроб жизни не отставать друг от друга, стоять до последнего, не выдавать!.. А буде смерть подлая нагрянет, так и в могилу с сей клятвой сойти… Клянемся, господа казаки, Всевеликое войско Яицкое!

– Клянемся, батька, Емельян Иванович! – хором отвечали яицкие «лыцари».

Пугачев первым пригубил необычное питье, протянул чашу Зарубину. Тот, хватив добрый глоток, передал дальше по кругу…

Глава 32

Первый казачий круг

1

Поутру самочувствие у Емельяна Ивановича после вчерашнего было неважное – перебрал малость за трапезой надежа… Пугачева мутило, раскалывалась голова, дрожали руки. В таком состоянии в самый раз наказывать врагов и ослушников. Он вспомнил о захваченных у брода старшинах и, кликнув Екима Давилина, который теперь постоянно находился близ его особы, приказал привести пленников.

С помощью расторопного, хозяйственного Назарки по-быстрому умывшись и причесав костяным гребнем подстриженные в кружок волосы на голове и бороду, Пугачев вышел из шатра к народу. Двое казаков из личной охраны вынесли кресло. Емельян Иванович уселся и подозвал атаманов с полковниками. Те быстро окружили «царский трон», почтительно уставились на повелителя в ожидании приказаний.

– Бурнов Ванька! – окликнул Пугачев казака, исполнявшего роль царского