Читать интересную книгу "Личный интерес - Ольга Вечная"

опасность. Будто Коля хоть как-то смог бы с ним справиться, даже без учёта, что Исхаков может иметь с собой оружие и прекрасно стреляет.

Машина Савелия стоит под окном еще около часа. Мне не спится, поэтому то и дело поглядываю. Свет не включаю, просто смотрю на грязную тачку. Люба и Коля кое-как уместились на диванчике за ширмой, а я все не привыкну к новой квартире. Маюсь. Усталость достигла такой силы, что не могу выключиться, да еще и он под окном. Так близко. А что ему сказать? Плачу беззвучно. Я правда не понимаю.

Когда Савелий уезжает, от моего сердца не остается даже крошки. В груди лишь тоска — безграничная и холодная. Я закутываюсь в два одеяла, пытаясь хоть немного согреться, и наконец вырубаюсь. Чтобы проснуться рано утром по-прежнему без сил.

Ощущая всё ту же тоску и варясь в своих глупых, никак не угасающих чувствах.

Глава 48

Савелий

— Савелий Андреевич, мне критически нужны эти средства. — Голос Тарханова вибрирует от напряжения. В Калифорнии первый час ночи.

— Вы уверены, что счета действительно заблокированы, а не просто приостановлены для проверки? Давайте дождемся утра.

— Можно быть в этом неуверенным?! Деньги зависли неизвестно где! Вы же видели? «Арест в рамках обеспечительных мер»! Что это вообще значит? Я на нервах!

Мать твою. Я тоже. Но я же не ору.

— Это значит, что кто-то подал заявление и убедил суд в необходимости защитить свои интересы. Я подумаю, что можно сделать. Мы отправляли только часть, не всю сумму.

— Найдите способ. Я заплачу вам больше! Сколько надо?

— Дело не в этом. Если у вас есть другие варианты, самое время ими воспользоваться. Все свои я исчерпал. За вами, вероятно, следят.

— Не верю.

Тарханов начинает долго и нудно рассказывать о своей молодости и верных друзьях — эту песню я уже слышал. Отвожу трубку от уха и одними губами говорю «извините». Философ занят омлетом и благосклонно кивает.

— Хорошо, — подвожу я итог в первую же паузу. — Дадим платежной системе две недели. Если платеж завис, его либо дотянут, либо вернут.

— Две недели! И что, мы ничего не будем делать две недели?! Только ждать?!!

— Не получается, вы же видите. Через Эмираты схема самая удобная, только ваши счета почему-то блокируют. Не по нашей вине. Надо выждать.

— Это бред! Полный бред!

— Если что-то изменится, я вам позвоню. Передавайте привет Артуру.

— Вот от него тоже. Черт, черт! — психует Тарханов, и я сбрасываю. Делаю глоток кофе и морщусь.

Не виски.

— Извините, — говорю еще раз Льву Семенычу, уже вслух.

— Дураки. Все они дураки, — отмахивается он. — Что-то нервничают, о чем-то беспокоятся. Вот помрут, и станет тихо.

— Да уж. Кстати. Я вам счет открыл. — Протягиваю бумажный конверт с пластиковой картой. — Пин-код — дата рождения вашей жены. Помните еще?

Лев Семеныч хмыкает, но конверт не берет. Я кладу рядом.

— Зачем? — Он отхлебывает кофе.

— Возьмите. Пригодится.

— Господин адвокат, меня вполне устраивают наши завтраки и ваш выбор блюд. Для меня это, скажем, интрига. Я не хочу заказывать сам.

— Хотелось бы, чтобы вы продолжили завтракать, даже если мне придется куда-то уехать.

— По какой статье?

— Что? — смеюсь я слегка на нерве.

— Вам идет Москва, господин адвокат, вы здесь были счастливы. Возможно, впервые в жизни, разве нет?

— Да бросьте, для человека счастье — неестественное состояние.

Философ вздыхает, но не спорит. И я вкидываю:

— Да и что это такое, счастье? Что-то невероятно восхитительное, библейских масштабов?

— Позвольте предположить: в вашем случае это покой и позитивные эмоции.

— Тривиально. Я такой обычный?

— Вы если отсюда куда-то и уедете, то только вынужденно. Так какая статья вам светит?

— А какая у нас сейчас самая гнусная? И вообще, может, я тоже помру скоро, «и станет тихо». У меня недавно было ощущение, что инфаркт начался. В груди заболело, в руку начало отдавать. Говорят, болезни сердца молодеют.

— Покой и позитивные эмоции, — повторяет Лев Семенович, усаживаясь в позу лотоса, — должны быть вашей целью.

— Учту. Мне пора, не потеряйте карту. — Я спрыгиваю с высокого ограждения.

Время поджимает.

— Так скоро уходите? А потешить старика спором на тему вашей личной жизни? — Философ явно расстроен. — Заметьте: своей у меня давно нет!

Я оборачиваюсь:

— Увы, в другой раз. Сегодня много работы... Ну и если вдруг пропаду, купите что-нибудь выпить за мое здоровье.

Лев Семеныч заявляет:

— Я вас буду каждый день высматривать в ресторане напротив. Тривиально счастливым.

— Боюсь, ждать придется долго, так что поберегите себя.

— Лет пятнадцать? Или сколько там дают по самым гнусным статьям? — хохочет он.

— Очень весело, — пытаюсь я иронизировать, сдерживая улыбку.

Мне действительно смешно, вот только не весело.

— А она дождется? — кричит вслед философ.

Кожу покалывает. Жуткое ощущение, оно теперь часто.

— Нет, конечно. — Я снова оборачиваюсь: — Она же не дура!

— Тогда.... лучше вам не попадаться! Раз нашли себе не дуру!

С выводом денег Тарханова возникли проблемы. Вероятно, он что-то не договаривает. Лжёт, как и все. Сука, пиздит, чувствую же.

Люди все одинаковые. Те пытки, которые достались мне, а не его сыну, были лишь первым звоночком. А Саша спасла мне жизнь.

Снова ассоциативный ряд приводит к ней.

Я сажусь за руль. Опять стреляет в левую руку. Встряхиваю ею несколько раз и, сделав глоток воды, жму на педаль газа.

Олигарх. Продолжим: работать на него ни по одной более-менее безопасной схеме не получается, а значит, нужно отступиться. Закон суров, но это закон. Если гайки закрутили — смиряемся и расходимся. Деньги нужно вернуть, и как можно скорее.

Тарханов обещал услугу в благодарность за спасение сына, и я попросил освободить меня от дальнейших сделок. Нужно закончить с последней, и я уже помолился, чтобы все прошло гладко. Кроме Бога, уповать больше не на кого.

Счастье. Смешно.

Просто смешно.

Особенно когда живешь с ощущением, что изнутри ножами режут.

Спустя два часа я подъезжаю к парковке «ОливСтроя» и глушу движок. Сижу в машине некоторое время, борясь с тошнотой и перебирая четки. Стараюсь успокоиться.

В конце концов, мы все предстанем перед Страшным судом и получим по заслугам.