Читать интересную книгу "Личный интерес - Ольга Вечная"

голос бесцветный, как и осень вокруг.

— Ясно. Предлагали сделку по «ОливСтрою»?

— Конечно.

Савелий трет лоб. Боже, что ж так больно-то? Так сильно больно. Он говорит немного мягче:

— Расскажешь, что именно обсуждали?

Я приподнимаю брови.

— Я буду осторожен и не выдам, что узнал от тебя. — Савелий прокашливается. — Мне нужно написать тактику клиенту, чтобы он тоже мог защититься. Я знаю, что ты устала, Саша, но представителей «ГрандРазвития» уже задержали и допрашивают, нужно действовать быстро.

Разглядываю его.

— Ты поможешь мне? — Он на мгновение закрывает глаза. — Саша, я знаю, что ты чудовищно устала. И мне очень жаль, что все так вышло.

— Моей карьере конец. Савенко была моим близким человеком. Я даже не представляю, каково ей сейчас. Хотя нет, представляю, потому и выпила.

— Тебе больно, и чуть позже у всех нас появится время на рефлексию, но сейчас нужно спешить. Ты мне поможешь? Я старался помогать тебе, и, если нужно еще что-то, ты же знаешь, никаких проблем.

— Я верну тебе все деньги.

— Саша, перестань, пожалуйста.

— Все, что сейчас происходит, жестоко.

— Если бы были другие возможности, я бы ими воспользовался. Даю тебе слово.

— Ты посадил моего близкого человека. Меня уже отстранили от работы, и я не уверена, что возьмут к Осадчему или в другую более-менее приличную фирму после столь сомнительной популярности. Ты ведь понимаешь, что вы наделали? Вы нас размазали. Оно того стоило?

— Время покажет. Я нашёл тебе адвоката, и я продолжу помогать.

— Спасибо, ты уже здорово мне помог.

— Мне... Мне правда жаль, Саша. Что я еще могу тебе сказать? — Савелий разводит руками. — Что сделано, то сделано. Надо жить дальше.

Играть теми картами, которые выпали. Я быстро моргаю, прогоняя слезы. Он продолжает:

— Савенко нас не пожалела бы, но ей сказать нечего. Мне важно знать, что именно сообщила следствию ты. Или собираешься сообщить. Я не прошу тебя молчать, поступай по совести. Дай мне понять, к чему готовиться. Пожалуйста.

— Сава, я тебе отдам все до копейки, я записывала траты, ты же видел мой список.

— Список? Который я попросил удалить?

— Я не удалила, конечно. Немного времени мне дай, я куда-нибудь устроюсь. — В горле ком, говорить сложно.

— Перестань. Для меня это мелочи.

— А для меня нет. Сава.… — Чертов комок мешает, и я делаю усилие. Как всегда. Всегда делаю усилие и как-то справляюсь. Речь сбивчивая, потому что голос так и норовит сорваться: — Ты можешь быть спокоен. Все записи разговоров, где упоминается «ОливСтрой», получены СК незаконно. Они не могут быть использованы в суде. А на допросе я про тебя не сказала ни слова. И не скажу.

— Саша, это вовсе необязательно.

— Ты так хмуришься. Видно, что задолбался. — Я делаю шаг ближе и касаюсь его колючей щеки.

Савелий закрывает глаза словно от удовольствия, а когда открывает — в них бездна настоящей усталости.

Дурацкий, дурацкий тайный роман. Нос щиплет нестерпимо.

— Сава, расслабься, я тебя не сдам.

— Ты не понимаешь, насколько все серьезно.

— Это ты не понял, что я тебе сказала в прошлый раз. Я тебя люблю, а это значит, что нет никаких других вариантов. Вообще нет. Про тебя я не скажу ни единого слова, ты можешь поехать домой и выспаться. С точки зрения СК, «ОливСтрой» невинен как слеза младенца.

Я забираю руку, Савелий её перехватывает и снова тянет к своей щеке. Новое прикосновение обжигает, и на мгновение мне кажется, что я готова отдать все, лишь бы помириться. Только так не делается. Можно безусловно любить родителей и детей, но, когда мы встречаем партнеров, отношения не должны перечеркивать всю прошлую жизнь.

Я выдергиваю руку, но он опять ее перехватывает и сжимает требовательно.

— Поехали со мной?

Савелий делает шаг ближе, наклоняется, но я отшатываюсь. И полушепотом на психе выговариваю:

— Я не вытягивала из тебя клещами ответные признания! Это было добровольно с твоей стороны! Я не ставила никаких условий! Никаких! Так какого черта, Савелий?! Какого, блин, черта?! Если ты не видишь проблемы, наши с тобой представления о любви кардинально расходятся!

— Я же тебе сказал, что мне жаль.

— Верю. А теперь отпусти, пожалуйста.

Он не слушается, тогда я привстаю на цыпочки и целую его в щеку.

Видимо, Савелий настолько не ожидал порыва нежности, что автоматически разжимает пальцы.

— Я не буду тебе мстить. Вообще ничего не буду делать. Деньги отдам, как смогу. Уж не буду унижать тебя предложениями вырвать из стен встроенные шкафы и технику, снять с петель двери... ладно. — Я тру лицо и убираю волосы за уши. — Не буду унижать. У тебя все получится. Я пойду, замерзла.

— В машине есть печка. Мы можем посидеть молча.

— Я хочу домой.

— Я все равно не понимаю, Саша. Почему ты ничего не сказала следователю?

Качаю головой:

— Чтобы у тебя не было проблем.

— Я серьезно, — усмехается Савелий как будто, впрочем, не радостно.

Я пожимаю плечами.

Долгое время никак не могла понять, что между нами не так. Рядом с ним всегда было удивительно легко, спокойно, весело и надежно. Мы были словно созданы друг для друга: инь и ян, мужчина и женщина. При этом я с первой минуты ощущала незримое, легкое как летний ветерок, но при этом глубинное отличие. И дело вовсе не в честности — ангелов на земле нет, из себя я святую строить тоже не собираюсь.

Только сейчас до меня доходит, что дело в доверии. Савелий мне не доверяет и не доверял никогда. Потому что он не доверяет никому. И ему с этим, безусловно, тяжело живется.

— Так и я серьёзно. Ты так сильно боишься проиграть, Сава, взгляни на себя. В глаза свои. В зеркало. У меня на первом месте не победа, а то, ради чего я играю. — Уже не могу на него смотреть, холод по коже: — Не приезжай больше. Я очень сильно устала. Все разрушилось, и мне надо понять, как жить дальше. Такие решения я не принимаю сгоряча.

На крыльцо выходит Коля. Мой бесстрашный брат, должно быть, увидел, как Савелий схватил меня за руку, и забеспокоился. И я покорно позволяю ему почувствовать себя защитником — приобнять сестру, проводить в квартиру, словно мне действительно угрожала