раз, страдая похмельем, он выбрался чуть свет с хазы и пошел на первый сеанс – утром пиво можно достать только в бане или кинотеатре. Подлечившись «рижским», злодей собрался уходить, но тут выяснилось, что перед фильмом прокрутят не занудно-бодрые «Новости дня», а смешной «Фитиль», и Гвоздь задержался, чтобы вместе со всеми позубоскалить над бюрократами, жуликами, взяточниками, прогульщиками, бракоделами, нарушителями общественного порядка, мешающими нам жить. Однако в буфете его кто-то опознал и позвонил в милицию, те примчались и взяли рецидивиста прямо в зале, попросив зрителей сохранять спокойствие.
Но и после ареста Гвоздя строгий режим в лагере не отменили. Наоборот, вскоре с треском отправили домой, опозорив на линейке, еще двух парней, которые отлучались тайком на Рожайку, чтобы нырнуть с плотины. Ну, сбегали и сбегали – на здоровье! Зачем же об этом во всеуслышанье хвалиться перед девчонками? Кто-то сразу заложил, у Анаконды везде свои люди. Вожатый первого отряда Федор на педсовете пытался за ребят заступиться, намекнув, что, мол, ситуация до смешного напоминает кинокомедию «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», где Костю Иночкина изгоняют из лагеря за самовольное плаванье в реке, хотя он спортсмен-разрядник. Лучше бы Федя, по прозвищу Амбал, помалкивал!
– А я, значит, по-твоему, товарищ Дынин? – зловеще спросила Анаконда.
И началось: здесь вам не кино, а детское оздоровительное учреждение! Это в кино пионеры не тонут, а в жизни еще как тонут! Это в комедиях педагогов не сажают за погибель детей в тюрьму, а в жизни еще как сажают! В общем, Федор схлопотал выговор с предупреждением за развал дисциплины в отряде.
А наш друг Козловский продолжал, не чуя опасности, якшаться с местными. Однажды, вернувшись из отлучки, он сообщил, что в деревне объявился пижонистый дачник из Москвы: ходит в красных шортах, яркой рубахе с пальмами, на голове – клетчатая кепка, как у Олега Попова, на носу – темные шпионские очки, а в зубах – вонючая сигара. Чистый Мистер Твистер! Его крашеная рыжая жена с наклеенными ресницами бессовестно загорает в палисаднике без всякого лифчика, и уже все окрестные пацаны через забор налюбовались ее буферами. Мало того, по несколько раз в день они, как буржуи, прогуливают вдоль по деревне огромного пятнистого дога с налитыми кровью глазами. И местные, чтобы городские не очень задавались, решили проучить дачников – натравить на столичного пса местных собак. С этой целью они до озверения, до пены на клыках, дразнят и злобят Бяшиного Рекса, лютую сторожевую дворнягу размером с «запорожец».
Вскоре я обратил внимание, что Вовка с ожесточением чешет волосы над ухом, и в этом месте уже появилась маленькая красная проплешина.
– Что это у тебя?
– Не знаю, зудит… Наверное, комар укусил.
– Вряд ли…
Я посоветовал другу на всякий случай носить «нопасаранку», сдвинув на ухо. Но он меня не послушал, и вскоре Эмаль тоже заметила его почесывания. Забили тревогу, показали медсестре Зинаиде Николаевне, та схватилась за голову: «Стригущий лишай!» От страшной перспективы поголовного облысения лагеря «Дружба» запаниковали, доложили Анаконде, она учинила строгое следствие: с какими животными был в контакте заболевший?
– В глаза смотреть и не юлить! Ты источник инфекции! Говори правду!
Козловский попал в трудное положение. Сказать правду, мол, натаскивал местного Рекса для схватки со столичным догом, значит, сознаться в злостном нарушении дисциплины и мгновенно вылететь из лагеря с волчьей характеристикой. А дома мама – кандидат в мастера по толканию ядра. Отмалчиваться еще опаснее: вообразят вообще бог знает что! И Вовка не нашел ничего лучшего, как все свалить на несчастную Альму, которую не гладил, наверное, только Юра-артист, у которого аллергия на шерсть и волосы. Он даже с первой женой развелся, так как от запаха ее кудрей у него раздувался флюс, а на коже выступали трупные пятна.
Анаконда от услышанного пришла в неистовство, приказав Семафорычу немедленно изловить и усыпить Альму.
– Удавить, что ли? – не понял сторож.
– Не задавайте дурацких вопросов, Семен Афанасьевич! За дело! И чтобы дети не видели…
А Козловского приказали срочно везти в Домодедовскую больницу на обследование. Медсестра и Лысый Блондин взяли ошалевшего Вовку под руки и повели к машине как тяжелобольного. После обеда прибежала Нинка Краснова и, путаясь от ужаса в словах, протараторила, что Ленка Устинова из второго отряда собственными глазами видела, как сторож, взяв ружье, повел скулящую Альму в лес.
– А почему же выстрела никто не слышал? – усомнился Пашка.
– Не знаю…
– Он, видно, специально пальнул, когда электричка проезжала… – догадался Пферд. – Я фильм видел, там нарочно стреляют во время пароходного гудка, чтобы никто не услышал.
Вскоре кто-то наябедничал про свежий холмик в лесу. И тогда все сомнения рассеялись. Это конец! Так погибла наша любимица… А Козловский и Зинаида Николаевна вернулись из больницы с диагнозом, который звучал примерно так: «Воспаление кожного покрова головы с частичным выпадением волос из-за расчесывания места укуса кровососущего насекомого». Никакого стригущего лишая. Но Альму-то не вернешь! Мотя, возивший их в город, сострил:
– Эх, жаль! Я-то думал у нас еще и Лысый Брюнет появится – мне в компанию…
Но это была единственная шутка, потому что дело приняло серьезный оборот: Козла возненавидел весь лагерь, на него показывали пальцами, дразнили живодером, доносчиком, симулянтом, лишайником. Даже из младших отрядов приходили посмотреть на подлого погубителя Альмы. На тайном заседании совета отряда решили объявить Вовке бойкот, девчонки фыркали ему в лицо, считая трусом, на построении никто не хотел становиться с ним рядом. Даже Арка, дружившая с Вовкой, обозвала его подлецом и потребовала, чтобы он к ней больше не приближался. Мы, конечно, прикрывали друга с флангов, общались с ним, старались приободрить, чтобы он не чувствовал себя брошенным и совсем одиноким, ведь его местные дружки пропали, как не было.
Тут вот какая история. Побесив Рекса, Бяша все-таки натравил его на московского дога, который, несмотря на свой баскервильский вид, оказался жутким трусом, сразу же поджал хвост и заскулил, как щенок. Рыжая хозяйка заслонила робкого пса своей грудью, известной всей округе. В результате дворняга так покусала дачницу, что зашивать раны возили в Домодедово, где пострадавшей прописали вдобавок пятьдесят уколов в живот от бешенства. Мистер Твистер оказался сутягой и журналистом, он написал заявление в милицию, там сначала хотели замять дело, но им позвонили из Москвы. Тогда началось: следствие, допросы, очные ставки. Бяшина мать все отрицала, мол, никакой сторожевой псины у них отродясь не водилось, а за то, что по улицам бегают беспризорные волкодавы, у нас отвечает советская власть – к ней и претензии. «Так и запишем…» – покивали милиционеры, а на следующий день нашли у них на чердаке самогонный аппарат в рабочем состоянии. Тут Бяше