Шаляпин, Лемешев и Козловский, брысь по углам. – Она пальцем показала, кому где отбывать наказание. – А после полдника до ужина будете у меня убирать территорию вокруг корпуса. Ясно?
– Ясно…
Позже к уборке территории присоединился Папик, он пытался исподтишка стянуть с Родионовой трусики и доказать, что у женского пола там все устроено совсем иначе, чем у мальчиков. Доказал. Получил подзатыльник и принудительные работы. Приводя в порядок округу, мы нашли бархатное тельце крота, засиженное мухами, и с почетом похоронили несостоявшегося мужа Дюймовочки в клумбе. Периодически к нам подходили девочки из нашего отряда, чтобы уточнить: правда ли нас наказали за то, что мы подрались, выясняя, кто лучше поет – Шаляпин, Лемешев и Козловский.
– А я считаю, Павел Лисициан лучше! – Тигран снова попытался ввести в заблуждение общественность.
– Знаем, за что тебя наказали! – хихикали девчонки. – Не примазывайся!
Так мы стали неразлучными Лемешевым, Козловским и Шаляпиным. Теперь, приезжая в лагерь, мы встречались как ветераны детского летнего отдыха, а те, кто знали нас по прошлым сменам, восклицали:
– О, кого я вижу – Лемеш, Козел и Шляпа – собственными персонами!
Наши прозвища передавались из года в год, в других отрядах нас тоже знали как Лемешева, Козловского и Шаляпина. Даже Голуб, впервые в этом году приехавший в «Дружбу», мог остановить меня на бегу и спросить:
– Шаляпин, тьфу черт… Полуяков, стенгазету к родительскому дню Пушкин будет выпускать? Ты председатель редколлегии или я?
Много лет наша троица была неразлучна. И вот Козловского не стало, он попал в скверную историю…
16. Местные атакуют
– Как ты думаешь, Козел на будущий год приедет? – спросил я.
– Даже не знаю… – вздохнул Лемешев. – Он гордый. Да и родители, если докопаются, могут не разрешить. Мои бы не разрешили…
«Это уж точно!» – подумал я, представив себе Пашку, печатающего строевой шаг по асфальтовой дорожке, уходящей за горизонт.
С Козловским приключилась скверная история, хуже не придумаешь. А началась она давно, три года назад, когда в нашем отряде объявился местный мальчик. Тут надо бы объяснить, что местные бывают двух видов: одни живут в домиках вдоль железной дороги, их называют востряковскими, или востряками. Тихие люди, они роются в своих садиках-огородиках, выращивают клубнику, огурцы и разную-всякую петрушку-сельдерюшку. В родительский день востряки утраивают у платформы целый базарчик, и Лида всегда покупает мне там раннюю морковку, сладкую, нежно-оранжевую, с длинным корешком – не толще суровой нитки, в магазине его всегда почему-то отрезают. А чуть дальше расположен Рабочий поселок – десяток двухэтажных деревянных бараков и две серые хрущевки, заселенные буйными, особенно во хмелю, «гегемонами», так называет их Юра-артист. В этом году они даже напали на наш лагерь, устроив страшный переполох.
В июне в первом отряде обретался жуткий парень – Толик Карасев. Выглядел он так, что моя бабушка Аня, живущая на хулиганской Чешихе, сразу бы определила: шпана шпаной! Второгодник, он был самый старший в отряде. Вид бандитский, дикие усики и фикса во рту. На руке у него синела мутная наколка «Толя». Красного галстука Карасев не носил, так как из пионеров его давно исключили за жуткое поведение, а в комсомольцы, понятно, не приняли за то же самое. Когда он вразвалочку проходил мимо, все затихали, а в нос ударял ядреный табачный запах, как от взрослого мужика. Вожатый первого отряда Федор, рослый и спортивный парень, старался с ним лишний раз не связываться: пришел на построение – хорошо, не пришел – еще лучше. Даже Анаконда отворачивалась, если Карась возникал поблизости. И лишь Жаринов смотрел на него с обожанием, даже перенял у хулигана манеру чесать ухо плечом, перекосившись набок.
Потом, после налета, когда из Москвы приехала комиссия и стали разбираться, каким образом уголовный элемент, состоящий на учете в детской комнате милиции, вообще мог попасть в лагерь, выяснилось: за него попросил председатель профкома «Макаронки». К нему пришла мать Карася, фасовщица, и умоляла отправить непутевого парня хоть куда-нибудь, пока она будет месяц лежать в больнице. Оставить-то сына не на кого – безотцовщина. Профорг и пожалел сироту на свою голову…
Так вот, на родительский день приехали навестить Толика два взрослых парня подозрительной наружности. Они, посмеиваясь, назвались двоюродными братьями и, не дожидаясь концерта, забрали его, как и положено, под расписку до ужина, мол, погуляем по лесу, а то как раз колосовики пошли. На самом же деле троица тут же ломанула в Рабочий поселок в магазин за пивом, туда почему-то всегда завозят свежее «жигулевское», и этот удивительный факт Юра-артист объясняет словами Маяковского:
Ну а класс-тожаждузаливает квасом?Класс – он тожевыпить не дурак!
Там нахальные дружки полезли, конечно, без очереди и в результате подрались с местным пацаном, зверски его отметелив, так как у одного из них имелся при себе кастет. Но избитый, как на грех, оказался младшим братом печально знаменитого Гвоздя – Мишки Гвоздева, недавно откинувшегося, что значит – вернувшегося из тюрьмы. Его жутко боялся весь Домодедовский район. Узнав, на кого подняли руку, «двоюродные братья» пришли в ужас и ближайшей электричкой умотали в Москву, а Толик, примчавшись в лагерь, притаился, думал, пронесет. Не тут-то было! Последние родители, усталые, но довольные, покидали «Дружбу» после насыщенного дня, когда из Рабочего поселка прибежала испуганная кастелянша, жившая там в хрущевке, и сообщила: Гвоздь собирает окрестную шпану, чтобы идти на лагерь и требовать выдачи на правеж Карася, которого в очереди узнали, так как за пивом он наведывался не впервые.
Об угрозе доложили Анаконде, она позвонила в милицию, а пока те чешутся, приказала всех детей запереть в корпусах, усилив бдительность. Когда уже смеркалось, прибыл участковый с планшетом на боку вместо кобуры, он стал всех успокаивать, мол, оперативные меры приняты, не стоит паниковать – хулиганы просто пугают, никто на «Дружбу» руку не поднимет: подсудное дело. Но тут из Рабочего поселка приковылял помятый дружинник и доложил, прикрывая подбитый глаз, что ситуация вышла из-под контроля, Гвоздь собрал человек двадцать отморозков, все пьяные, злые, вооруженные кастетами, арматурой и дрекольем, они выдвинулись с неприличными криками в сторону пионерского лагеря. Участковый перепугался и вызвал по телефону из Домодедова усиленный наряд милиции, путано обрисовав положение. Во время разговора Анаконда вырвала у него трубку и рявкнула в мембрану:
– Учтите, здесь двести беззащитных детей. Если хоть на минуту опоздаете, я лично с вас погоны посрываю!
Потом она приказала раздать всем мужчинам, даже боявшемуся мышей завхозу Петру Тихоновичу, оружие: штыковые лопаты, топоры, городошные биты, огнетушители и огромные кухонные ножи. Лысый Блондин явился с «кривым стартером» – мощной железной загогулиной, которой вручную заводят заглохший мотор. Рослым парням из старших отрядов Анаконда велела выдать штакетины от старого деревянного забора. Ребята должны были создавать