наверх. Нам нужно отсюда убираться.
Папа послушался. Это меня немного тревожило: он так мало напоминал себя прежнего. Он казался маленьким и слабым, им помыкали те, кто сильнее. И одной из этих людей была я. И хотя он делал то, чего я хотела, то, что должен был делать, я ощутила укол стыда. Я попыталась от него избавиться, но не смогла. Кажется, он был симптомом более серьезной проблемы.
Джо несся впереди, перескакивая через ступеньки. Следом, значительно медленнее, шел папа.
– Ты совершила большую ошибку, – сказал из своей камеры Бейкерсфилд. – Раньше ты была просто помехой, с которой мы собирались рано или поздно разобраться. Теперь ты – моя цель номер один.
Салли обернулась.
– Тогда, возможно, моей большой ошибкой было то, что я не прикончила тебя на месте.
– Салли, – сказала я. – Нет. Пожалуйста, не надо.
Папа остановился на середине лестницы; его лицо искажал ужас.
– Я тебе не позволю, – сказал он, но все знали, что он не в силах этому помешать.
– Джо, затолкай его жалкую задницу в повозку, хорошо? – Салли посмотрела на меня, потом на Бейкерсфилда. – Сегодня твой счастливый день, шериф. Но ты приходи, когда сможешь. Я буду готова.
Выйдя на улицу, мы с папой забрались в повозку. Он печально наблюдал за тем, как Салли и Джо вытаскивают шатающуюся Акерман наружу и уводят в участок, чтобы запереть в камере.
– Боже мой, – проговорил он. – Боже мой.
Когда они вернулись, Джо взмахнул поводьями, и повозка пришла в движение.
Когда мы отъехали, дверь банка с грохотом распахнулась. Кто-то крикнул:
– Эй! Это же Джо Райли! Эй, стоять!
Джо снова взмахнул поводьями, и бедолаге мулу пришлось выложиться по полной. Мы набрали приличную скорость, но если бы кто-то вскочил на лошадь, он бы нас быстро догнал. Салли держала винтовку на сгибе локтя – очевидное предупреждение для всех, кто захочет рискнуть.
Мы смотрели назад. Мужчина, кричавший нам вслед, стоял посреди дороги, уткнув руки в боки. Если нам повезет, он просто уйдет обратно в банк. Но я знала, что это маловероятно. Он направится к шерифу, требуя объяснить, почему тот выпустил на свободу подлеца Джо Райли. А вместе с ним – еще и Сэма Криспа, человека, который, защищая дочь, случайно убил того, кто на нее напал; человека, который последние десять лет обслуживал их и готовил им традиционные южные блюда.
– Нам надо поторапливаться, Джо, – сказала Салли.
– Я знаю! У нас всего один чертов мул.
– Куда вы нас везете? – спросил папа. Как будто я была такой же невольной пассажиркой, как и он сам.
Поэтому я ответила прежде Салли. Он должен был понять, какую роль я во всем этом играю.
– Мы едем к «Фонарщику». Мы с тобой возвращаемся на Землю.
Салли и Джо переглянулись. Папа уставился на меня, разинув рот, словно я заговорила на незнакомом ему языке. Я и сама с трудом могла поверить, что это сказала. Но идея явилась мне, отчетливая, как ангел, в ореоле света. Здесь нам идти было некуда. Марс гнил у нас под ногами. Весь Нью-Галвестон обратился против нас, и я не могла понять почему. К тому же тот ужас, который пестовала вдова Кесслер в дигтаунском гнезде, кажется, готов был проклюнуться; я не знала, что это будет значить для нас, но не хотела оказаться поблизости, когда это случится.
Поэтому мы должны были вернуться домой. Вернуться и найти маму – настоящую, а не запись. Конечно, я понимала, что это рискованно, но мы ведь были не такими, как Джо Райли; мы готовы были рискнуть жизнью ради чего-то настоящего, ради возможности воссоединиться под зелеными деревьями там, где ночи теплы.
Папа ничего не сказал. Он выглядел так, словно потерялся в скорбных размышлениях.
– С нетерпением жду, когда Сайлас это услышит, – сообщила через плечо Салли.
– Мне просто нужно будет его убедить, вот и все, – сказала я скорее себе, чем ей.
Дальше мы ехали в тишине.
До Дигтауна мы добрались под вечер. Солнце падало на стену кратера, исчерчивая лежащую перед нами дорогу полосами света и тьмы. Мы проехали по заброшенным окраинам к центру шахтерского города.
Папа не обращал на нас внимания. Это ужасно меня ранило. Он сидел к нам спиной и смотрел на медленно проплывающий мимо далекий марсианский пейзаж. Думаю, он еще не верил в существование «Фонарщика» и в то, что оно для нас означало. Наверное, ему было слишком сложно принять все, что на него обрушилось. Он пытался не смотреть в глаза совершенному мной – тому, что я пожертвовала ради него собственным будущим.
Как будто я лишилась бы меньшего, если бы ничего не сделала.
Я проследила его взгляд до горизонта – до огромной голодной пасти кратера. Теперь я знала, что там бродят призраки, странные фигуры, непостижимые для человека, геологические воспоминания сущности, которую невозможно описать. Мне представилось, как среди них ездят боевые Автоматы, потерянные и гневные, и их цилиндры искрят от беспричинной и бессмысленной злобы. Алгоритмы ненависти.
И еще мне представилось, как среди разбросанных трупов и посаженных в землю призраков стоит Ватсон и его собственный цилиндр впитывает Странность, раздуваясь и тяжелея от снов.
Какая грандиозная система кошмаров окружала наш маленький городок. Мы были всего лишь трепещущей свечкой в мире мрака.
Мы проехали мимо Глотки; окружавшие ее фонари были мертвы и темны в прохладном воздухе. Зеленоватая муть хлестала из нее неслышным гейзером. Людей на мостках не было. Видимо, все они уже успели уйти вниз. Вдове Кесслер некого больше было забирать. Я боялась, что в выражении лица, с которым папа смотрел на открытую шахту, проглядывает желание. Так легко было представить его добровольным членом сумасшедшей паствы вдовы, отдающим себя ее странному саду. Даже когда мы миновали Глотку, он, обернувшись, следил, как удаляется зеленый плюмаж.
Я потянула его за рукав:
– Папа.
Он повернулся, и я указала ему, куда нужно смотреть.
«Фонарщик» ждал нас. На фоне огромной пустыни он казался маленькой круглой драгоценностью, отражающей свет вечернего неба в пене мучнистых розовых облаков. Поврежденный корпус выглядел гораздо лучше. Мистер Уикхэм уже закончил с починкой и ушел. Я ощутила потерю: он всегда был ко мне добр, и мне хотелось рассказать ему о том, что я видела в подвале вдовы Кесслер. Попытаться убедить его не спускаться туда, пусть я и знала, что у меня ничего не получится. Но я надеялась хотя бы попрощаться.
Из корабля вышел Сайлас и остановился на починенной рампе.
– А я уже начинал беспокоиться, – сказал он.
– Все прочее нам легко