Майя Лазаревна вместо ответа протягивает мне листок, второй или третий экземпляр странички:
«Краткая биография МАРИИ МАРКОВНЫ КАГАНОВИЧ
Мария Марковна Каганович, член КПСС с 1909 года, очень рано начала свою трудовую жизнь в качестве работницы на трикотажных предприятиях и с юных лет принимала участие в рабочем революционном движении в подпольных большевистских организациях Киева, была членом Днепропетровского и Юзовского комитетов партии и в других городах вела подпольную партийную и профсоюзную работу.
В период Октябрьской революции и в годы гражданской войны Мария Марковна выполняла ответственные партийные задания, работая заместителем председателя и председателем городских комитетов партии в Нижнем Новгороде и Воронеже, заместителем Народного Комиссара Социального Обеспечения в тогдашнем Туркестане, в городе Ташкенте и членом областного комитета большевистской партии. В последующие годы она работала на партийной работе в крупных промышленных центрах — в Гомеле, в Ленинграде, в Москве и в Харькове.
С 1931 года и до ухода на пенсию, т. е. в течение 27 лет, Мария Марковна работала на выборной руководящей работе в профсоюзах, была активным деятелем профсоюзного движения.
Мария Марковна Каганович избиралась: секретарем Центрального Комитета профсоюза работников госучреждений, председателем Центрального Комитета профсоюза рабочих трикотажной промышленности, после объединения — председателем ЦК профсоюза швейной и трикотажной промышленности, заместителем председателя ЦК профсоюза рабочих текстильной и легкой промышленности.
Избиралась членом Ревизионной Комиссии ВЦСПС.
Мария Марковна была активным организатором социалистического соревнования рабочих и внедрения новаторских методов работы.
Она имеет заслуги в деле развития трикотажной промышленности в СССР. Была одним из организаторов шефства и совместительства в госаппарате. Вела большую работу по шефству над детскими домами. В течение многих лет была членом редакционной коллегии журнала «Работница».
Мария Марковна непрерывно, в течение многих созывов, избиралась депутатом Московского городского Совета депутатов трудящихся, неоднократно избиралась членом районных Комитетов КПСС города Москвы.
За заслуги в революционной деятельности, за самоотверженную активную работу и выполнение директив партии в профсоюзах по строительству социализма Мария Марковна была отмечена правительственными наградами: орденом Ленина, орденом «Знак Почета», медалями.
С 1958 года Мария Марковна Каганович являлась персональным пенсионером союзного значения».
* * *
Почему Майя Лазаревна заслоняется этой унылой биографией своей горячо любимой матери? Ведь такая биография может служить лишь иллюстрацией к бюрократическому портрету сталинского поколения. Именно по этой причине я и привожу здесь полностью биографию Марии Каганович.
Майя Каганович устала от сплетен и наговоров. Статьи и даже книги, которые сегодня выходят в свет — к примеру, книга американца Стивена Кагана «Кремлевский волк», недавно опубликованная у нас, — по утверждению Майи Лазаревны, не имеют ничего общего с Лазарем Кагановичем: все в них — ложь.
Никогда Майя не была «невенчаной женой Сталина». Вообще к нему не приближалась.
Не было в семье Лазаря Кагановича никакой сестры-врача Розы, которая якобы много лет жила со Сталиным.
Просто не было Розы. Не было!
Предлагаю Майе Лазаревне написать опровержение, выступить в печати, рассказать всю правду, какую она знает о своих родителях, и тем снять напряжение вокруг имени Кагановича.
«Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца!» — говорит она мне.
Пытаюсь расспросить ее, как восприняла Мария Марковна политическую трагедию мужа, — мягко уходит от ответа. И правильно. Глупый вопрос — как она могла воспринять? Вчера на вершине всех возможностей — сегодня никто.
И все же я не отстаю от Майи Каганович: как это было?
— Сначала отняли все, дали 115 рублей 20 копеек пенсии. Потом добавили 20 рублей. Кремлевскую поликлинику отняли. Отец заболел и попал в обыкновенную больницу. Там был такой ужас! И я решилась (это было уже после смерти мамы), написала сразу троим: Хрущеву, Брежневу, Косыгину. Отца опять прикрепили (глагол! — Л.В.) к поликлинике и больнице.
* * *
Вот тут-то и пришла мне в голову простейшая в своей гениальности мысль: а если бы вообще не было спецраспределения и жены Кремля, как простые смертные, стояли в очередях за мясом, сидели в нескончаемых очередях к врачу в районных поликлиниках, ездили на службу, пусть даже из Кремля, в район, скажем, Медведкова или Варшавского шоссе на метро с двумя пересадками, потом на автобусе, которого приходится ждать и в нем тесниться, как «сельдям в бочке»…
Если бы! Может, тогда бы и не было изначально в нашей прекрасной стране очередей к врачу и за продуктами и дешевый транспорт работал бы исправно.
Тогда наверняка жены Кремля, не заслоненные охраной КГБ, спецпайками, спецлечением, спецотдыхом, спецтранспортом, «пропилили» (глагол! — Л.В.) бы головы своим мужьям и не дали совершить многих политических и экономических «геройств». Впрочем, могло ли такое быть? Нет, конечно.
Как бы то ни было, Мария Марковна хлебнула горького питья опалы на старости лет. Это тем горше, что мало остается радостей и виден конец пути.
* * *
Мы расстались с Майей Лазаревной, напоследок посмеялись над сплетней о том, что она в пионерском возрасте была возлюбленной Сталина.
Дочь Кагановича даже сказала, что посоветуется с отцом и, возможно, он захочет сказать мне несколько слов о своей покойной любимой жене.
Я позвонила через несколько дней.
— У меня хорошие новости для вас, — сказала Майя Лазаревна, — папа заинтересовался. Он сказал, что мама безусловно заслуживает, чтобы ее вспомнили. И даже, может быть, он встретится с вами. Но он не будет говорить ничего личного. Он сказал: «Личное не имеет общественного значения» (выделено мной. — Л.В.).
* * *
Мне кажется, «собака зарыта» именно здесь. И уходящий с этого света Каганович, сам того не зная, оставил мне один из ключиков к разгадке тайны нашего времени: личное не имеет общественного значения».
Не потому ли не выстроили большевики своего справедливого мира, что в общественных битвах потеряли самое главное, ради чего стоит жить: личное?
Только оно ведь и имеет значение. Загнав его в угол, на уровень быта, они утратили личностный инстинкт на уровне общества и, мягко говоря, озверели.
Боюсь, и сегодняшние — переодевшиеся в беспартийные, дутые импортные куртки, — партаппаратчики всех видов и мастей не слышат в самих себе этого зова.
Личное имеет главное значение. Все общественное существует для личного, и не наоборот.
* * *
Я потеряла интерес к встрече с Кагановичем. Вышеприведенная биография Марии Марковны была для меня исчерпывающим материалом ее общественного значения.
Большего не полагалось знать. А если так считал он, то, безусловно, будь жива, так же считала бы и она. Их дочь на страже родительских интересов.
Могу ее понять.
Жемчужина в железной оправе
Полина, Перл. На многих языках, включая идиш, «перл» означает «жемчужина». Красиво, правда? Излишне красиво для снивелированного, полуголодного, полураздетого советского общества. Но не для кремлевской жены.
Полина Жемчужина приехала в Москву из Запорожья девятнадцатилетней девушкой в 1921 году участвовать в международном женском совещании. Она уже три года была членом партии большевиков, и ее красная косынка естественно слилась на съезде с косынками многих делегаток. Однако Вячеслав Молотов, представитель Кремля, ответственный за проведение этого съезда, отметил и запомнил косынку Полины.
Жемчужина в Запорожье не вернулась, переехала прямо в Кремль, где стала одной из самых заметных его хозяек. Умная и прозорливая, видящая жизнь Кремля свежим глазом, Полина Семеновна быстро разобралась что к чему и кто к кому.
Оказавшись примерно в одних летах с женой Сталина, Надеждой Аллилуевой, Жемчужина естественно и просто стала главной ее кремлевской подругой. Молотовы некоторое время жили в одной квартире со Сталиными, и Полина знала о Надежде Сергеевне много больше, чем кто бы то ни было в Кремле.
Это она, Жемчужина, в последний вечер жизни Надежды Аллилуевой, после публичной ссоры Надежды со Сталиным, вышла со взволнованной Надеждой на улицу, и они долго гуляли вместе по Кремлю. Аллилуева жаловалась. Жемчужина слушала. Успокаивала. Пыталась понять и ее, и Сталина.