Читать интересную книгу Кремлевские жены - Лариса Васильева

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А. Горкин».

На всех бумагах Президиума всегда было две подписи: Калинин и Горкин. Это, возможно, единственная бумага без подписи Калинина. Он в это время тяжко болен, да и подписывать помилование собственной жены более чем странно.

Чего же я хотела от Буденного, если сам глава государства не мог заступиться за свою женщину? За мать своих детей.

* * *

Возвращаюсь к «Делу» Калининой. В нем, как и в других делах, нет показаний мужа — типично для сталинского политического правосудия, которое как бы защищает этого великого мужа от жены-террористки и шпионки.

Есть в «Деле» написанное рукой Екатерины Ивановны письмо на имя главного прокурора СССР Руденко от 24 августа 1954 года (прошли годы, но она хочет заменить помилование полной реабилитацией):

«22 апреля 1939 года я была осуждена военной коллегией… якобы я состояла в троцкистской организации, имела связь с троцкистами и неоднократно обсуждала вопросы террора…

Следствие мое первоначально велось такими методами, что я вынуждена была дать на себя ложные показания.

Мои первые следователи Иванов и Хорошкевич, которых я считаю прямыми агентами фашизма, полностью нарушали все советские законы в отношении ведения следствия.

Во-первых, мне не было в течение всего следствия предъявлено никакого конкретного обвинительного материала, лишь голословно бросали мне в лицо, что я провокатор, террорист, шпион, участник контрреволюционной организации, поэтому я должна обвинить себя сама, что они имеют материалы. На мое предложение, чтобы, если у следствия есть на меня клеветнический материал, проверить его вместе со мной, следователи заявили (это предложение в «Деле» не зафиксировано. — Л.В.), что им проверять нечего, все известно, весь материал проверен еще до моего ареста, а теперь требуется, чтобы я призналась сама.

Когда меня перевели в Лефортовскую тюрьму, что было пятьдесят дней спустя после моего ареста, там меня морозили раздетую, зимой, в подвалах, применили ко мне побои, я дошла до точки и дала ложные показания, якобы я вела антисоветские разговоры о колхозах.

Протокол формулировал следователь, я только подписывала…

В ночь с 9 на 10 декабря 1938 года у меня была очная ставка с гр. Остроумовой, но протокола очной ставки не составили, и мы обе его не подписывали, а через три месяца нас заставили подписать протокол, неизвестно где и когда составленный, якобы проведенной очной ставки, но протокол этот ничего общего не имеет с фактическими показаниями Остроумовой в моем присутствии, хотя и подписан ею. (Выделено мной. — Л.В.)

…Я просила следствие дать мне возможность иметь защитника, ввиду того что я малограмотна, нерусская и плохо умею формулировать свои мысли.

…Ввиду вышеизложенного прошу вас, гражданин верховный прокурор, опротестовать неправильный приговор, освободить меня от несуществующего, выдуманного в угоду врагам, преступления…»

Сравним язык протокола и очной ставки и язык собственноручного письма Калининой. Очень разные. Из этого следует (принимая во внимание признание Калининой в письме), что протокол есть не что иное, как «авторское сочинение» следователя, постфактум, для фабрикации «Дела».

И возможно, в действительности показания Валентины Остроумовой не были таким нелепым оговором подруги и самооговором?

В заключении по «Делу» Калининой есть строки: «Из материалов «Дела» видно, что в момент ареста Калининой каких-либо данных об её антисоветской деятельности не было, за исключением неконкретных показаний Остроумовой. Калинина была арестована 25 октября 1938 года, но до 13 февраля 1939 года она содержалась под стражей без санкции прокурора, которая была оформлена лишь после дачи ею признательных показаний…

Установлено, что арест Калининой является актом расправы со стороны ныне изобличенных врагов народа Берии и Кобулова, принимавших участие в расследовании по ее «Делу».

Заключение по «Делу» датировано тем же днем, что и вышеприведенное письмо Калининой, это наводит на мысль: новое хрущевское вреда спешило смыть старые грехи. И начало «уборку», как водится, сверху.

* * *

Сидим с внучкой Екатерины Ивановны, Екатериной (в честь бабушки) Валерьяновной, в ее квартире, рассматриваем фотографии, книги, документы. Екатерина Валерьяновна внимательно собирает все, касающееся ее предков. Музей Калинина, в котором, по признанию Екатерины Валерьяновны, «мало что можно найти», в 1991 году демонтируется, и внучка Калининых хочет сберечь, что можно.

Она любит своих предков и не отдаст их никому. Никакой досужей молве.

В собрании Екатерины Валерьяновны, находившей материалы в архивах по крупицам, много ценного, никому не известного. Взять хотя бы цитату из письма Калинина: «По замечанию многих друзей, я — один из тех, которых власть мало меняет, а сам я в глубине души думаю: оно, конечно, хорошо: торжественные встречи, речи, излияния, автомобиль, общее внимание и даже большее внимание женщин (выделено мной. — Л.В.), но все-таки потерять все это, мне кажется, не столь безнадежно жалко».

Не берусь подробно комментировать, но то, о чем пишет Калинин, по-моему, к власти не имеет никакого отношения. Это похоже на привилегии тенора.

— Что вы скажете об Остроумовой? — задаю вопрос Екатерине Валерьяновне. Она еще не знает, что я читала «Дело» ее бабушки. Она его не читала. Ей не пришла еще в голову мысль об архиве КГБ.

— Валя была блестящая стенографистка. Отличный работник. Женщина по-своему очень сильная. Замечательная. У нее не складывалась личная жизнь, и она сложила ее сама: родила двоих детей, воспитывала их.

— Какие у нее были отношения с Екатериной Ивановной?

— Самые близкие, дружеские, а что?

— Когда выпустили Остроумову?

— Ее расстреляли.

— Бабушка что-нибудь рассказывала вам об Остроумовой в последние годы жизни, они встречались в тюрьме?

— Бабушка вообще о тюрьме не говорила. Она почему-то не захотела поехать к ее детям. Многих детей заключенных посетила, а к ним не поехала.

И тут я рассказываю о своих посещениях КГБ, о «Деле» Калининой, рассказываю о допросе, об очной ставке, о письме.

— Бедная Валя, мне говорили, ее страшно пытали в тюрьме. На допросы носили, она не могла сама идти, — говорит Екатерина Валерьяновна.

Она чутка и благородна, понимает, что нельзя, невозможно осуждать кого бы то ни было, попавшего в ад пыток.

Тем труднее мне сегодня причинить боль Екатерине Валерьяновне. Но молчать не позволяет правда жизни, а также, надеюсь я, что вместе с нею мы сумеем разобраться даже в самом необъяснимом.

— Что случилось с братом Екатерины Ивановны, Владимиром? — спрашиваю, зная, что случилось.

— Расстреляли. За что — не могу сказать.

* * *

Из протокола допроса Калининой Е. И.:

«СЛЕДОВАТЕЛЬ: Вы обвиняетесь в том, что вели контрреволюционную пропаганду против СССР. Признаете ли себя виновной?

КАЛИНИНА: Нет, не признаю. Контрреволюционную работу я не вела. Более того, я всегда боролась с врагами партии и Советского Союза и разоблачала их.

ВОПРОС: Кого же вы разоблачили?

КАЛИНИНА: Я разоблачила своего родного брата, Лорберга Владимира Ивановича. В 1924 году я узнала, что он был провокатором. Я потребовала от него, чтоб он явился в ОГПУ и заявил о своей прошлой работе агентом царской охранки. Он явился, был арестован и расстрелян.

ВОПРОС: Как вы узнали, что ваш брат был провокатором?

КАЛИНИНА: О том, что мой брат Владимир был провокатором, мне рассказал мой брат, Константин Иванович Лорберг.

ВОПРОС: Что именно он вам рассказал?

КАЛИНИНА: Константин Иванович рассказал мне, что Лорберг Владимир в городе Калинине (!!! — Л.В.) был разоблачен Нарвской социал-демократической организацией как провокатор, выдавший царской охранке ряд товарищей.

ВОПРОС: Как же вы поступили, получив это сообщение?

КАЛИНИНА: Получив это сообщение, я вызвала к себе Владимира Лорберга и спросила, правда ли это? Он сознался мне, что действительно был связан с царской охранкой и выдавал ей участников эстонской социал-демократической организации. Тогда я потребовала от Лорберга, чтобы он немедленно явился в ОГПУ и признался.

ВОПРОС: Почему вы сами не сообщили об этом партии?

КАЛИНИНА: Я хотела, чтобы брат сам, лично заявил о своем проступке, но я сказала ему, что если он не заявит, то заявлю сама. Кроме того, я помогла брату связаться с ОГПУ, звонила Бокию и попросила его принять брата».

* * *

Повторяю, Екатерина Валерьяновна не из тех, кто отдаст предка кому бы то ни было. И я такая — не отдам предка. Понимая ее, слушаю, как она пробует объяснить мне всю эту ситуацию иначе: мол, бабушка наговорила на себя, спасаясь.